ПОЧЕМУ АМЕРИКАНЦЫ НЕ «ВИДЯТ» КАРТИНЫ СУРИКОВА, А СКАЗКА «МОРОЗКО» БЫЛА ПРИЗНАНА САМЫМ ХУДШИМ ФИЛЬМОМ ВСЕХ ВРЕМЕН

Забегая вперед, поясню, что «двадцать восемь» — это номер зала Сурикова в Третьяковской галерее.

  • Подоба: Нашли чего-нибудь?
  • Природин: Двадцать восемь.

Из фильма «Комиссия по расследованию»

Про странную реакцию иностранцев на картины Василия Ивановича Сурикова, которых они «не видят», написал искусствовед Абрам Маркович Эфрос в своем сборнике эссе о русских художниках «Профили». Было большое подозрение, что то, о чем рассказал Эфрос было проявлением когнитивной слепоты.

De garbuzenko


Что такое когнитивная слепота? Это когда люди чего-то не видят, и даже не понимают, что они этого «чего-то» не видят. Так индейцы видели лодки конкистадоров, но не видели их парусников — для них они были подобны облакам. Так окружение Михаила Абрамовича Ромма не видело на съемках фильма «Убийство на улице Данте» таланта Иннокетия Михайловича Смоктуновского, что Ромм отразил в своей знаменитой фразе.

kino-teatr.ru Тогда, в 50-е, кто только не сказал Смоктуновскому, что у него неподходящее лицо, что у него недостаточно таланта, что он всем надоел, что ладно, мы вас так и быть возьмем в Театр киноактера, только вы никогда в кино не проситесь – все равно не возьмут. Разглядел только Михаил Ромм, искавший для эпизода молодого актера. Привели Смоктуновского. Даже вроде как извинились – дескать, хотелось бы получше, но получше никого не нашли, берите уж этого, завалящего. Авось не испортит фильм. Оказалось, что Смоктуновский, уже поигравший в театре, совсем не умеет играть в кино. А актерского образования у него и вовсе не было. Он был зажат, вечно смущен. Пришлось делать десятки дублей, прямо на съемочной площадке актеры начали ворчать, чтобы этого никому не известного бездарного парня выгнали и взяли кого-то поталантливее. А Ромм вдруг зашипел на них: «Немедленно прекратите мышиную возню, вы думаете – он ничего не чувствует? Вы же ему мешаете. Вы что – не видите, какой он талантливый?!»

Попробуйте найти что-нибудь о когнитивной слепоте в русскоязычном интернете — разочаруетесь. Кроме материала «Когнитивная слепота и феномен шоу Дом-2» ничего нет. А вот на запрос «cognitive blindness» получите около 3000 ссылок. Все это крайне примечательно, поскольку «преодоление когнитивной слепоты» считается «первой практикой инноваций» — об этом можно почитать в статье бывшего президента ACM (Association of Computer Machinery) Питера Дженнинга «Социальная жизнь инноваций» (Communications of the ACM, April 2004, vol. 47, N4)

Ну и что прикажете думать о наших радетелях за инновации?

По-видимому, то же что и о реформаторах образования. В США как-то поняли простую вещь. Она заключается в том, что «мир сложен». А для того, чтобы в нем существовать и не исчезнуть, «нужно видеть образы и потоки». Видите, опять «видеть». До широкой публики эту невесть какую новость Камерон доносит в своем Аватаре. А американские профессора и дяди с широкими погонами талдычат об этом на конференциях типа Creative Strategic Intelligence Analysis and Decision Making Within the Elements of National Power, апеллируя к советской системе, которая образование давала не клиповое, а широкое, и глаза молодым людям раскрывало (отсылаю к докладу Gunthram Wether, Proteus Future Workshop, August, 2007). Как молитву повторяют: «Основная цель современного образования — научить ВИДЕТЬ образы и потоки».

Сказанное отдало дань тематике конференции: ключевые слова «распознавание образов» и «когнитивная слепота» были произнесены. А теперь, бегом к Эфросу и Сурикову.

Эфрос был искусствоведом, литературоведом, художественным критиком, театроведом, исследователем рисунков Пушкина, переводчиком, хранителем собрания Третьяковской галереи. Кроме того, также поэтом-автором эротических сонетов:)). Так вот, Суриков был его любимым художником. И вот, работая в Третьяковке, Эфрос заметил, и в «Профилях» написал, что «Иностранцы не задерживаются у Сурикова. Они его не видят». В 1928г. к 100-летию со дня рождения Льва Толстого в Москву приехал Стефан Цвейг. Эфрос водил его по Третьяковке, Цвейг всем живо интересовался, записывал. Но когда вошел в суриковский зал, то не останавливаясь пошел дальше. Эфрос попросил его задержаться, объяснив, что Суриков — это Толстой русской живописи, и начал о нем рассказывать, но увидел «пустые глаза человека, стоявшего перед ничем». На Эфроса этот критический эксперимент подействовал, видимо, очень сильно, и он выразил свое отношение к слепоте иностранцев через очень сильные слова, относящиеся к Сурикову. «Сурикова Западу уступить нельзя. Его нельзя выдать даже потомкам. Здесь спор культур, который скоро станет спором поколений». «Суриков — «самое общее», что есть в русском искусстве». «Суриков тот, кто сообщает подлинный смысл понятию «русская живопись»».

И, наконец, «Суриков — это рубеж земли русской». В общем, Эфрос обиделся, но дело в том, что он действительно увидел что-то важное, и ему нужно быть за это благодарными.

Если есть удивительное явление, то ему надо хотя бы попытаться дать какое-то объяснение.

В январе 2009г. я как-то рассказал о нем двум своим друзьям — Николаю Григорьевичу Макаренко — математику, работающему в Пулковской обсерватории и Сергею Александровичу Терехову — физику-теоретику, которые всегда являются желанными докладчиками на научной сессии МИФИ.

Сергей Александрович сразу предложил объяснение. Иностранцы — люди, высоко оценивающие достойную праведную жизнь, а все ссылаемые боярыни и замерзающие юродивые вызывают у них чувство брезгливости, ну как если бы перед нами больные или калеки нарочито демонстрировали свои раны и язвы.

Назовем эту гипотезу «bounded confidence». Так в социофизике называют предположение о том, что агенты взаимодействуют только тогда, когда они не очень отличаются друг от друга. На Западе эта технология считается технологией успеха. Не надо общаться с неудачниками. Не надо слушать советов лузеров. Приведем, например, цитату из статьи In Praise of a Puritan America (The Times of London, 2006):

«Для минимизации контактов с лузерами они создают закрытые поселения, направляют своих детей в частные школы и оставляют им достаточное наследство для обеспечений стартовых условий для того, чтобы стать self-made men в глазах их родителей.»

Эта гипотез хороша, но, к сожалению, в зале Репина, соседствующем с залом Сурикова, на картине «Крестный ход в Курской губернии» в центре тоже калека на костылях, которого оттесняют от процессии. Но о негативной реакции иностранцев на Репина ничего не известно. А если еще вспомнить о калеках на картинах Брейгеля? Тем не менее, что-то эта гипотеза улавливает.

Вторая гипотеза странная. Назовем ее гипотезой пестроты. Один из моих знакомых, Яков Борисович Казанович, признался, что картины Сурикова оказывали на него тревожное впечатление гаммой красок. На особенности живописи Сурикова обращали внимание многие. А. Бенуа говорил о его картинах, что они представляют собой красивый, многокрасочный, гармоничный по краскам ковер. Н.Н. Волков в книге «Цвет в живописи» пишет: «…тяготение к узору, узору силуэтов и узорочью в архитектуре и тканях. Возможно, что в этом общие черты (не обязательно присутствующие все вместе) русского колоризма вообще.» И вновь Бенуа: «Разумеется, Суриков – русский художник. Он не чувствует и не любит абсолютной красоты форм, и он в погоне за общим поэтическим впечатлением подчиняет чисто формальную сторону содержательной. По краскам не только «Морозова», но все его картины прямо даже красивы. Он рядом с Васнецовым внял заветам древнерусских художников, разгадал их прелесть, сумел снова найти их изумительную, странную и чарующую гамму, не имеющую ничего похожего в западной живописи.»

То есть в западной живописи этого нет. Но почему реакция отрицательная? Трудно сказать, но один забавный случай все-таки приходит на ум. Не так давно одном из американских форумах любителей кино возникло бурное обсуждение старого советского фильма, случайно попавшего в США в один из сборников фантастики. Отклики были, например, такие.

«Это плохой, очень плохой фильм».» Фильм — депрессивное зрелище, как и все что попадало к нам из СССР во времена холодной войны». «Что за ужасный фильм! Как такое вообще можно было сделать?» «После просмотра этого фильма меня мучили ночные кошмары. Хорошо это, или плохо, но это — ужасное зрелище. Он абсолютно не имеет смысла».

Не догадываетесь, о каком фильме идет речь? Тогда еще один отклик.

«Причина, по которой я ненавижу этот фильм в том, что его основная аудитория — дети, и послание к детям, которое в нем содержится, заключается в том, что привлекательные люди — это хорошие люди, а несимпатичные — исчадия ада».

Этим «одним из худших фильмов всех времен и народов» оказался «Морозко». Через некоторое время на форум подтянулись чехи, для которых этот фильм — непременный атрибут 31 декабря. Они пристыдили американских любителей кино, но «осадок остался». Есть ли связь между эстетикой фильма-сказки и суриковскими полотнами? Есть, наверное. Вспомните красивые узорные платки княгини Урусовой и Настеньки. Что-то есть в этой гипотезе пестрой, многоцветной узорности русской жизни.

Но пора обратиться к гипотезе, которая может оказаться если не наиболее правдоподобной, то, по крайней мере, много проясняющей.

Для этого придется немного уточнить, в чем же заключается эффект Эфроса. Он писал, что в отличие от иностранцев, «наши сограждане», даже работники Третьяковки, заходя в зал Сурикова, замедляются, останавливаются и начинают подолгу всматриваться в его картины, как будто пытаясь увидеть в них то, что ранее ускользнуло от их взора. То есть они, если и не видят, то по крайней мере это понимают. Но понимают не все. Сам Суриков с горечью писал о Стасове «Бывало, Стасов хвалит, превозносит мои картины, а я чувствую: не видит, не понимает он самого главного». То есть наши могут тоже не видеть. Но хоть не бегут из зала? Еще как бегут!

В мае 2009 г. мы больше четырех часов просидели в МГУ с заместителем директора Института прикладной математики Георгием Геннадьевичем Малинецким, с которым давно не виделись и горячо обсуждали одну приближавшуюся конференцию и много другого. Я вспомнил про Эфроса и Сурикова, и Малинецкий вдруг сказал: «Наши западники его, наверное, на дух не переносят. Пойдем, проведем эксперимент. Мне тут на химфаке надо одному выдающемуся приятелю, не вылезающему из заграницы, бумаги передать.» Приятель оказался симпатичным ученым, но когда Малинецкий сладким голосом спросил его о Сурикове, тот резко ответил: «Терпеть не могу!» Когда мы спускались по лестнице Георгий Геннадьевич горестно заключил: «Теория настолько верна, что даже противно». Ну вот, с «нашими» нужно быть осторожными.

Но осторожно нужно относиться и к понятию «иностранцы». Это стало ясно, когда я отправился в Третьяковскую галерею, чтобы наблюдать эффект Эфроса своими глазами. Да, многие туристы из Европы и Америки часто, поозиравшись, и обратив внимание лишь на «Меньшикова в Березове», быстро сворачивают в зал Репина. Другие рассматривают «Утро стрелецкой казни» с мягкими усмешками. Особо продвинутые вежливо слушают экскурсовода, но в зале не задерживаются. Но азиаты ведут себя совершенно по-другому!

Шумные группы японцев и китайцев начинают оживленно жестикулировать и показывать на «Боярыню Морозову», еще только издали увидев картину из зала Верещагина. Может, они про нее узнают еще в школе? По крайней мере, они довольно долго потом ходят по суриковскому залу и внимательно все рассматривают. Ну, в начале века туристов из Азии в Третьяковке могло быть и совсем немного. так что Эфрос под иностранцами мог понимать туриста западного. Но вот здесь нам придется разобраться, чем турист западный отличается от восточного.

Для выяснения особенностей азиатского взгляда на живопись воспользуемся докладом постдока Университета Хоккайдо Такахидо Масуды, который он назвал «Культура и внимание. Сравнение чувствительности к контексту у европейцев и жителей Восточной Азии».

Прежде всего он подсчитал количество полотен разных жанров в музее Метрополитен в Нью-Йорке, с одной стороны, и в национальных музеях Токио, Киото, Тайваня и Кореи, с другой. В первом случае подсчитывались полотна западных живописцев, во втором — восточных. Вот что получилось.

Пейзажи Портреты Жанровые многолюдные сцены
Западные художники 365 210 110
Восточные художники 218 151 291

 На Востоке преобладают картины с большим количеством персонажей, действующих в хорошо прописанном сложном окружении! На Западе чаще присутствует пейзаж и портрет.

Интересно, что советская живопись — «восточная». Среднее число людей на картинах советских художников, по грубой оценке, превосходит 4. Различие между американцами и азиатами легко устанавливается в так называемом «Мичиганском рыбном тесте».

Если продемонстрировать тем и другим изображение группы рыб, плавающих то ли в аквариуме, то ли в естественном водоеме, то американцы начнут описание увиденного примерно так: «Вижу группу рыб — крупную и помельче, плывущую…». Азиаты описывают свои впечатления иначе: «Вижу пруд или реку с прозрачной водой и илистым дном, в котором…» То есть, западный зритель в первую очередь видит «героя» — самого крупного окуня, а восточный — контекст.

Совершенно по-разному американцы и азиаты фотографируют своих друзей. У первых преобладает крупный план, у вторых будет хорошо представлено окружение — обстановка в комнате, улица, и прочее, а друг окажется небольшим элементом сложной сцены.

Масуда привел таблицу, отражающую культурные социо-когнитивные различия западников и жителей Восточной Азии:

ЗападникиЖители Восточной Азии
Стиль мышленияАналитический.
Объектно-ориентированное мышление.
Целостный.
Контекстно-ориентированное мышление.
Поиск причин явленийВнимание к внутренним факторам.Внимание как к внутренним, так и к внешним факторам.
Концепция личностиНезависимая.
Личность отделена от других и от контекста.
Взаимозависимая.
Личность - зависимая и контекстная сущность.
Отнесение объекта к классуСтрогое соответствие.Слабое соответствие.

Прокомментируем последнее различие. Западники, классифицируя новый объект, относят его к тому классу, все члены которого строго имеют общее свойство, и это же свойство должен иметь классифицируемый объект. Восточные люди классифицируют объекты, используя прототипы класса. Например, то, что мне сейчас принесли, можно считать завтраком, а не обедом, хотя если вспомнить все завтраки, то вряд ли между ними найдется что-то общее. Но понятие «завтрак» в голове все-таки присутствует (его прототип). О слабой наивной классификации с использованием прототипов классов (для класса «зверь» прототипом является нечто среднее между волком и тигром) прекрасно написал Джордж Лакофф в своей книге «Женщины, огонь и другие опасные вещи».

Вывод из всего сказанного таков. Так как азиаты воспринимают живопись не так, как западные зрители, то и на Сурикова у них может быть другой взгляд и, очевидно, скорее положительный.

Если вспомнить, что не все наши соотечественники Сурикова воспринимают, то можно догадаться, что граница между замедляющимися и ускоряющимися в суриковском зале посетителями Третьяковки проходит немного не там, где думал Эфрос. Не между «нашими» и «иностранцами», … а между кем и кем?

Намек на ответ дал еще один визит в галерею, в результате которого появилась «гипотеза этической системы». Ею и завершим наше исследование.

Итак, визит. В разных залах галереи сидят дежурные — интеллигентные дамы. Залы они меняют. Всем им был задан один и тот же вопрос: «Не заметили ли они особой реакции иностранных посетителей на картины Сурикова?» Ответы оказались совершенно разными, некоторые — поразительными.

Первая дежурная сказала буквально следующее: «А разве здесь есть что смотреть, кроме Сурикова?»

Вторая: «Нет! Что Вы! Иностранцы любят большие картины.»

Третья посетовала: «Я не знаю, языками не владею.»

И, наконец, четвертая… «Я бы не сказала, что они их избегают, но особенно и не интересуются. И я их понимаю — ведь картины Сурикова полны агрессии».

Владимир ЛефеврСлово «агрессия» оказалось ключевым. Оно присутствует в знаменательных таблицах, которые один из основателей математической психологии Владимир Лефевр использовал для представления героев и лицемеров, святых и обывателей двух описанных им этических систем.

Придется о теории Лефевра как-то написать, хотя тема необъятная и… крайне противоречивая.

Для более основательного ознакомления с этой знаменательной, и, увы, для многого губительной теории, можно обратиться к его книгам, написанным после эмиграции автора в 1974 г. в США — «Алгебра совести» и «Рефлексия».

Лефевр, первой знаменитой работой которого была «Теория конфликтующих структур», хотел поднять психологию на такой уровень, чтобы ею можно было заниматься так же, как теоретической физикой, и преуспел в этом. По крайней мере, Карл Поппер признал его вклад выдающимся.

Лефевр разработал исчисление (алгебру), подобную булевой алгебре логики, но в которой вместо переменной, принимающей значение «истина» и «ложь», используется переменная со значениями «добро» и «зло». Эти крайности считаются интуитивно постигаемыми. Когда Лефевр пытался понять, как нужно трактовать в этой алгебре операции сложения и умножения, он догадался, что это можно сделать двумя (и только двумя!) различными способами, соотнося одну операцию с «компромиссом», а вторую с «конфронтацией», и наоборот. В результате получились две схемы. описывающие моральный выбор человека. Что самое поразительное, используя эти исчисления, оказалось возможным численно (!) предсказывать результаты экспериментов, в которых людям приходится принимать решения, не имея никакой информации, а основываясь лишь на самооценке.

Результаты экспериментов с эмигрантами показали, что приехавшие в США из западных стран описываются при первом способе выбора смысла операций — этих людей Лефевр назвал принадлежащими к 1-й этической системе, а эмигранты из СССР и некоторых восточных стран — при втором, противоположном, выборе смысла сложения и умножения. Их Лефевр отнес ко 2-й этической системе. Чем эти системы отличаются по сути?

В первой (западной) этической системе компромисс добра и зла считается злом, а конфронтация — добром. Во второй (восточной) компромисс добра и зла — это добро, а конфронтация — зло.

Парадоксальным образом, тем не менее, представители западной этической системы для повышения своего этического статуса стремятся достигнуть компромисса с конкурентом, а представители восточной идут с ним на принципиальный конфликт.

Различие этики в двух системах может быть понято и так. 1-я (западная) система строится на формальном запрете зла (образец — библейские заповеди), в то время, как 2-я (советская) на неформальной декларации добра (пример Лефевра — «Моральный кодекс строителя коммунизма»).

Можно сказать и так. В 1-й этической системе цель не оправдывает средства, а во 2-й — оправдывает. В 1-й системе есть правила, во 2-й — цель и смысл.

Видно, что американцы предпочитают опираться на формальные правила, а бывшие советские люди мыслят конкретно, учитывают контекст. Заметим, что разделение людей на этические системы не строго — в одном и том же обществе есть представители и той и другой — Лефевр продемонстрировал это, анализируя, в частности, героев романа Достоевского «Преступление и наказание».

Не будем подробно останавливаться на судьбе Лефевра. Сам он считал, что внес большой вклад в разрушение СССР, так как после ряда попыток связаться с Рональдом Рейганом вышел-таки на его специального помощника Джека Метлока и донес до его людей свое открытие — советские лидеры принадлежат к другой этической системе, и для успеха нужно отказаться от заключения с ними формальных договоренностей, договариваться по существу и помогать советским лидерам «обманывать свой народ», выдавая уступки (компромиссы) за их внешнеполитические победы. Основываясь на рекомендациях Лефевра, американцы перестроили всю стратегию переговоров с Кремлем, и, хотя сам Лефевр это отрицает, видимо, и под его влиянием был введен в оборот термин «Империя зла». Откровения Лефевра вызвали недовольство Глеба Павловского, который пожурил его за бесстыдное бахвальство в статье «К теогонии битвы» в журнале «Русский вестник» 10.11.1997 г.

Оставим в стороне моральную оценку самого Лефевра, но отметим, что он и нам невольно открывает глаза, говоря о том, что «мы другие» (а как мы используем это знание — не его печаль: cебя он считает теперь американским ученым).

Лефевр постоянно наведывается в Россию, его любят в Институте психологии РАН, он является членом редколлегии журнала «Рефлексия» и постоянно комментирует российские реформы. По его теории, для успеха рыночных преобразований вторая этическая система должны быть в России уничтожена и заменена первой, так как рынок требует возможности достижения многочисленных компромиссов. Во времена СССР присущие второй этической системе конфликты разруливались партией. После ухода со сцены ее место занял криминал.

На попытки замены этической системы тратятся великие силы реформаторов (хотя криминалу это и не надо). Методов тут Лефевр предлагает много, в основном они связаны с образованием. Ключевая технология — отрыв обучаемого от учителя. Ведь учителя принадлежат второй этической системе и дурно влияют на молодое поколение. Лефевр надеется на интернет — пусть молодежь поменьше общается со стариками и черпает знания из сети. Очень похоже, что на решение этой задачи направлена и иерархизация сознания — введение ЕГЭ, имущественное расслоение, введение различных уровней образования, и пр.

Если в начале 2000-х годов Лефевр пытался уходить от вопросов, что же в результате будет разрушено — советская этика или же русская (подозрение что это одно и то же возникает естественным образом), то в 2003 г. он уже заявлял следующее:

«До революции в России, по крайней мере в системе образования, доминировала первая этическая система. Революция оказалась переходом к доминанте второй системы… Россию может вывести из второй этической системы только образование».

Но это не было его последним разъяснением: в 2007г. Лефевр все же уточняет в статье «Идеологию нельзя создать — она возникнет незаметно, сама собой» («Новая газета» 84 от 1 ноября 2007г):

«В конце XIX—начале XX века Россия имела смешанную культуру: вторую систему в нижних слоях населения, первую — в верхних. Великая культура этого времени полностью принадлежит к первой этической системе. А в ходе революции рабочие и крестьяне, во имя которых работала интеллигенция, этот верхний пласт смели — и перевели страну на вторую этическую систему.»

Попробуйте внимательно проанализировать это крайне примечательное заявление! Свои комментарии по его поводу оставляю при себе.

Так что на повестке дня оказывается возврат к этической системе «верхних слоев населения». Не больше и не меньше.

Большие надежды на успех в этом предприятии возлагаются на телевидение. Про стимулирования алчности и страха, без которых рынок просто не работает (см. книгу Петерса «Хаос и порядок на рынках капитала») как бы все понятно — это просто технология формирования неудачников (почему — читайте книгу Билла Вильямса «Торговый хаос»).

Вот что сказал сам Лефевр в 2006 г. в интервью латвийской газете «Бизнес LV»:

«Как только вы берете ребенка и сажаете его у американского телевизора – все. Независимо от того, какие ужасы он по нему смотрит, – это первосистемная культура, первосистемное телевидение, первосистемное развитие мышц лица, соответствующая жестикуляция, гримаска».

Как видно, «прогресс» имеется, но даже в кузнице либеральных кадров он не совсем удовлетворителен.

Но довольно о политике — здесь много такого, что вредно для сна. Наша цель разобраться с Эффектом Эфроса, в котором соотечественники и иностранцы, как мы выяснили ранее, должны быть закавычены.

Итак, помимо всего прочего, в теории Лефевра, которая с успехом применялась западными политиками, военными и дипломатами (вот в экономике она не прижилась — мораль ей чужда) среди людей выделяются 4 главных типа: «святой», «герой», «обыватель» и «лицемер».

Чем они отличаются?

  • Герой минимизирует чувство вины, увеличивая страдание.
  • Обыватель минимизирует страдание, увеличивая вину других.
  • Лицемер минимизирует и чувство вины, и страдание.
  • Святой не минимизирует свои негативные чувства, наоборот, он  максимизирует чувство вины и страдание в одно и то же время.

От авторов сайта: это легче запомнить, если разместить перечисленных персонажей в привычной таблице 4-х полей:

Вина
увеличиваетсяуменьшается
СтраданиеувеличиваетсяСвятойГерой
уменьшаетсяОбыватель (увеличивается вина других, т.е. сам он выигрывает по обоим позициям)Лицемер

И вот что примечательно! Люди различных типов в разных этических системах могут иметь одинаковые характеристики!

Самооценка
Низкая Высокая
Агрессивность Низкая, стремится к компромиссу Святой 1-й этической системы

Обыватель 2-й этической системы

Герой 1-й этической системы

Лицемер 2-й этической системы

Агрессивен, стремится к конфликту Обыватель 1-й этической системы

Святой 2-й этической системы

Лицемер 1-й этической системы

Герой 2-й этической системы

Обратите внимание, что святые и герои второй этической системы «агрессивны» (Эх, боярыня Морозова, протопоп Аввакум!), а для представителей первой этической системы (эфросовских «иностранцев») они просто обыватели и лицемеры!

Так что спасибо смотрительнице зала, отметившей агрессивность картин Сурикова, — она подсказала связать эффект Эфроса с различием этических систем у посетителей галереи. Там, где мы видим героев, представители другой этической системы видят лицемеров, и т.д. Это и есть суть этической гипотезы.

Нет, ну конечно теперь экскурсоводы Третьяковки ведут экскурсии со знанием возложенных на них новых задач и объясняют посетителям: «Мы, конечно, понимаем, что боярыня Морозова вела себя неправильно — конфликтовала с властью».

Но внутренне перестроились еще не все. Одна из экскурсоводов, произнося этот текст, почти плакала(!), а потом тихо сказала: «Но Cурикову почему-то нравились такие люди!» Вообще экскурсоводов слушать иногда весьма забавно — почти каждый второй сообщал иностранцам, что боярыню везут в Сибирь (а не в Боровск, до которого от Москвы чуть более часа езды). Видимо, для иностранцев до сих пор страшнее Сибири нет ничего.

Ну что же. Если гипотеза этической системы окажется правильной, а реформаторы добьются успеха, то от Сурикова наши дети будут бежать как черт от ладана (вспомните, что Эфрос говорил о конфликте поколений, и еще какие-то пугающие пафосные слова — вот чудак, ей-богу!). Но ведь ясно, что и до и после революции от него сильно не бегали, а поэтому советская система и русская (по Лефевру она смешанная!) не антиподы.

Но будьте готовы, что Вас будут убеждать в обратном!

В 2008 г. на Научно-практической конференции «Сложность и самоорганизация. Будущее мира и России» Владимир Евгеньевич Лепский (ученик Лефевра, главный научный сотрудник института философии РАН, редактор журнала «Рефлексия») говорил в своем докладе, что советская этическая система — не русская, и нас еще ждет возврат к русским ценностям (про высшие и низшие слои он не упоминал), и тут большая надежда на церковь. При этом он посетовал, что американцы движутся в противоположном направлении, то есть «советизируются», перенимают вторую этическую систему!

Да…. Каждому, как говорится, свое, но некоторым хочется остаться с Суриковым, которому «низшие слои населения» (на потерянном слэнге — «народ»), были не безразличны.

И, в заключении, опять о когнитивной слепоте. То что люди не видят картин — полбеды. Они не видят чего-то более важного. Помните про «видеть образы и потоки». Вот, в заключение, как раз и про «поток».

Каждый раз, когда человек, входящий в Суриковский зал, замедляется и задерживается в нем, я слышу щелчок, как в детекторе частиц — поймался «соотечественник». Иногда человек-частичка со свистом проносится по залу — «иностранец».

Как там говорила Валентина Шаманову в пьесе Вампилова «Прошлым летом в Чулимске»?

«- Вы слепой, но не глухой же!»

Несокрушимая и легендарная

Почему русская армия воспринимается на Западе с совершенно определенными искажениями

Дополняем основную публикацию статьей Ростислава Ищенко, Украина.ру, с нашими комментариями. Они — статья и комментарии — иллюстрируют влияние разных этических систем на восприятие друг друга.


Трёхтысячелетняя военная история Европы полна примеров непобедимых армий.

Гоплиты Спарты, сариссофоры и гетайры Филиппа II и Александра III Великого Македонских, легионеры Рима и наёмники Ганнибала, всесокрушающие конница готов и алан и пехота франков, не знающие страха грабительские орды викингов, прославленный смешанный строй британских лучников и спешенных рыцарей, оспаривавшие друг у друга статус лучшей европейской пехоты швейцарцы и ландскнехты и лучшей конницы жандармские ордонансные роты Франции и Бургундии и польская крылатая гусария, непробиваемая «тонкая красная линия» британской пехоты и сметавшая всё, на своём пути императорская гвардия Наполеона, наконец высшее достижение европейской военной мысли и армейской организации – прусская королевская армия последней трети XIX века, созданная Бисмарком и Мольтке-старшим на базе, заложенной Клаузевицем, Шарнхорстом и Гнейзенау и превратившаяся впоследствии в армию второго, а затем и третьего рейхов – всё это были выдающиеся военные организации, состоявшие из храбрых солдат и талантливых командиров.

Породившие их народы отличались воинственностью, а многолетние (в большинстве случаев более, чем столетние) успехи соответствующих военных машин являются лучшим свидетельством грамотного и системного подхода к их организации.

Практически все они оставили свой след в современном военном искусстве. Более того, успела отметиться на полях сражения даже японская армия, появившаяся в своём современном (европейском) виде буквально из пустоты только в конце XIX века и ушедшая в небытие после поражения во Второй Мировой войне.

Все эти армии, даже когда они воевали по «рыцарским правилам», отличались лютой жестокостью как к побеждённому противнику, исключая «ценных пленников» (способных дать за себя хороший выкуп), так и к населению не только вражеской, но и своей собственной страны. Их нравы точно показаны в стихотворении «Имперская гвардия» поэтом далёкого Китая, великим Ду Фу, который описывал современное ему китайское воинство (VIII века), но описание это вполне применимо к европейской армии любого периода:

Имперская гвардия, как говорят,

Быть может и очень храбра на войне,

Но грубое варварство этих солдат

С туфанями может сравниться вполне.

Я слышал народ китайского стон –

Плывут мертвецы по великой реке.

А женщин и девушек, взятых в полон,

Терзают от их деревень вдалеке.

Если китайский народ в этом стихотворении заменить германским, а туфаней (тогонов) какими-нибудь кроатами или финнами, то получим точную картину событий Тридцатилетней войны (1618-1648 годов) в Священной Римской империи германской нации, в ходе которой «просвещённые» католические и протестантские армии вели себя хуже диких монгольских (тогонских) племён, терроризировавших Китай задолго до эпохи Чингисхана (Германия, включавшая тогда современные Чехию, Западную Польшу и французские рейнские провинции, потеряла от половины до 2/3 населения, некоторые города и местности обезлюдели полностью).

Тем не менее, настрадавшиеся друг от друга европейцы и европеизированные японцы относятся к военной истории друг друга с большим уважением, стараются не упоминать о тёмных страницах в истории армий, подчёркивая исключительно героизм их солдат и таланты полководцев.

Можно было бы отнести такой подход к недавно вошедшей в моду на Западе всеобщей толерантности. Но эта толерантность пропадает, как только речь заходит о русской армии. Стандартное описание русской армии любой эпохи европейцами, это – «трусливая дикая орда», бегущая с поля боя после первого же серьёзного удара «рыцарственных и цивилизованных» западных войск, но с изуверской жестокостью грабящая и убивающая мирное население, каким-то чудом захваченных ею территорий.

Описывающие русскую армию западные историки и публицисты никогда не выходят из состояния когнитивного диссонанса, поскольку, если им верить, то она ничего из себя не представляет в плане военном, но её надо бояться, поскольку каким-то непонятным способом, она постоянно угрожает захватить «благословенный» Запад и превратить его в пепелище.

Если же учесть, что русские войска всегда (и при Великом княжестве, и в эпоху царства, и при империи, и при СССР) предельно милостиво и человеколюбиво обходились с населением занятых в ходе боевых действий территорий, что и сейчас, современная российская армия следует этой же традиции, то подобные иррациональные страх и ненависть на первый взгляд становятся непонятными.

Этот страх станет понятным, если принять во внимание различие этических систем: представители первой (западной) этической системы считают компромисс добра и зла злом, поэтому мир с противником для них тягостен, им нужно его победить, точнее, раздавить. те же самые желания они приписывают победившему их противнику, в данном случае — русским. И когда русские/советские войска входят в их столицы, они ждут кровавой мести. Получая вместо нее бесплатный суп и хорошее обращение, считают русских лицемерами и полагают, что русским от них, даже побежденных что-то надо — а значит, они лучше, продвинутее и прогрессивнее русских победителей!

В политике, тем более в политике военной, здравая оценка партнёра/противника – первое дело. Любое искажение мешает принять правильное решение, неправильное же решение, погружает страну и её армию в пучину накапливающихся неизбежных ошибок, которые в конечном итоге ведут к поражению, а во многих случаях провоцируют начало войны там, где можно было спокойно решить все вопросы мирно.

Откуда же этот иррациональный, вредящий Западу, животный страх перед русскими и их армией?

Первопричину его когда-то сформулировал Фридрих II Великий, которого по праву считают не только одним из крупнейших европейских военных мыслителей, но и философом на троне. Склонность к анализу и к рефлексии помогла ему не только создать передовую для своего времени военную машину, но и проникать в суть характеров своих противников, характеров как правителей, так и управляемых ими народов, особенно армий, с которыми он сражался.

Оценка Фридрихом русской армии сформулирована в одном коротком предложении: «Русского солдата мало убить, его ещё повалить после этого надо».

О русской армии и русском народе написаны многие тома, но никто из исследователей не смог определить их суть полнее и лаконичнее, чем это сделал Фридрих. Не случайно после каждого своего исторического поражения от России на Западе вспоминают эту фразу.

Русская армия для Запада действительно несокрушимая и легендарная. Русская армия, как и любая другая, проигрывала, бывало, битвы, а Россия, проигрывала и некоторые войны. Всегда нельзя быть победителем, слишком много на войне непредвиденных случайностей. Но каждое даже проигранное русской армией сражение внушало врагу суеверный ужас (выжившие всю жизнь потом рассказывали потомкам, как это ужасно – сражаться с русскими), и даже проигранная Россией война надолго отбивала желание воевать с Россией: она не приносила формальным победителям ничего, крове материальных и моральных потерь и напряжённого ожидания того момента, когда Россия вернётся, чтобы восстановить справедливость.

Запад никогда не был чужд героизма. Но он понимал героизм ради выгоды: рискуя жизнью, ворваться во вражеский город (а лучше покорить страну) и награбить больше, чем можешь унести. Он понимал фаталистический героизм, когда заранее известно, что враг тебя не пощадит, и стоять насмерть – единственный шанс выжить, если враг решит, что ваша жизнь не стоит того, чтобы расходовать на неё свою.

Но армия, не грабящая ни индивидуально, ни коллективно (эксцессы бывают у всех, но эксцесс и сознательный, с разрешения начальства, а часто и «узаконенный» военной традицией грабёж – разные вещи, тот, кто это пережил, хорошо понимает разницу), армия, которая может спокойно отступить (никто не собирается её преследовать), но стоящая и умирающая на поле боя так долго и так упорно, что лучшие европейские войска отказывались её дальше атаковать, а при первом движении в их сторону позорно бежали, была Западу непонятна. Отсюда и легенды о «страшных, диких русских», собирающихся в огромные орды и трупами заваливающих своих противников. А как иначе могли объяснить европейцы бегство своих «элитных героев» от этих «жалких варваров»?

Представители любой этической системы повышают свой этический статус (в этой публикации об этом феномене не упоминается, но он очень важен в теории Лефевра), начиная взаимодействие не с той позиции, которая им мила, а с противоположной. Поэтому представители первой этической системы, которые на самом деле стремятся к конфликту и поражению оппонента (помните? Компромисс со злом есть зло), начинают с мира. И, собственно, могут долго на этой стадии находиться, что и делает мирное сосуществование двух систем принципиально возможным. Представители второй этической системы начинают с противостояния – и чем бóльшую стойкость проявляют они в конфликте, тем выше их этический статус как в их собственных глазах, так и в глазах врага.

Е. Бр.: Примечательная особенность этического статуса в том, что он как бы «не имеет знака», поэтому враг или отрицательный герой с высоким этическим статусом вызывает уважение. Вообще теория Лефевра, к сожалению, сложна для объяснения и потому для понимания, но выводы из нее запомнить можно и нужно, они потом очень помогают при принятии решений и в ходе самых разных конфликтов.

Европа всегда была слишком мелка для России, не хотела, да и не могла её понять. Для вечно упирающегося в соседскую границу европейца, которому всю жизнь не хватает лебенсраума, невозможно понять отсутствие у России потребности в завоеваниях. «Как это всё есть? Не может быть, чтобы больше ничего не было нужно».

Для Европы война – бизнес. Для России война – борьба за существование. Россия не начинает войну ради выгоды, Россия воюет ради выживания русских, она не нападает, она всегда защищается. Для русской армии война – не поход за чинами и орденами, а тяжёлая кровавая работа, к которой чины и ордена прилагаются, но прежде всего к ней прилагается смерть, кровь, грязь, отрыв от семьи, от близких, от любимого дела, которому отдана жизнь. Русская армия не хочет продлевать войну, она всегда хочет её закончить и вернуться к своим мирным делам.

Поэтому русскую армию практически невозможно прогнать с поля боя, на которое она явилась не чужими обозами поживиться, но родных и близких защитить. Поэтому русская армия и не мстит населению поверженного противника: все всегда оценивают другого по себе, следовательно, для русской армии не только мирные граждане вражеского государства, но и его сдавшиеся в плен солдаты – просто люди, которым состояние войны противно, если их не заставлять защищаться, они больше воевать и не будут, а значит, и русская армия сможет вернуться домой.

Да, этот подход ошибочен. Мы также не можем понять Запад, приписывая ему свои достоинства, как он не понимает нас, приписывая нам свои недостатки.

Представители разных этических систем недостатки и достоинства понимают противоположным образом – см. выше.

Но именно этот подход делает русскую армию воистину несокрушимой и легендарной – загадочной силой, которую убить можно, а победить нельзя, раз в столетие являющейся в Европу, чтобы навести там порядок и вернуться к своим мирным делам, к удивлению европейцев никого лишнего не убив и ничего не украв.

С праздником, Несокрушимая и Легендарная! С Днём Защитника Отечества!