Главное отличие русской общины от чиканос

Политолог Андрей Бердников

Доктор политологии и пока ещё ведущий исследователь Института социальных и политических исследований ЛУ Андрей Бердников (откуда его мягко, но настойчиво вытесняют за политическую активность) давно изучает тему акций протеста мексиканцев в США. Благо ситуация с ними во многом напоминает русских в Латвии.

Чиканос, как называют себя американские мексиканцы, являются крупнейшей общиной в США — их около 13% (38 млн.), а к 2020 году будет порядка 25%. В юго–западных штатах их доля доходит до 50%. Большинство считает себя «американскими мексиканцами» (аналог нашего «латвийские русские») и крайне негативно относятся к ассимиляции. Они даже болеют за мексиканские команды в ходе футбольных матчей. Но есть и серьёзная разница — мексиканцы в США своими протестами добились того, о чём латвийские русские могут пока только мечтать… А начались эти протесты со школьной реформы.

— В марте 1968 года на улицы Лос–Анджелеса вышли более 10 тысяч чиканос. Протестовали они против несправедливости в сфере образования, против переполненных «мексиканских» школ, против некачественных учебных программ. Там действительно творился тихий ужас, школы были переполнены, преподавателей не хватало, образование они давали отвратительное, их выпускники не могли конкурировать с «обычными школьниками».

— Но тот же аргумент приводят желающие перевести у нас русские школы на латышский язык: это для вашей же пользы, для лучшей конкурентоспособности ваших детей.

— Но в США была другая ситуация. Там в школах действительно создавалась ужасающая, депрессивная среда, которая не давала шансов их выпускникам занять хоть сколько–нибудь статусное место в американском обществе. А преподаватели — в основном белые — преподносили дело так, что «вы тут второй сорт». И люди стали возмущаться.

Причём у них были свои приоритеты, они боролись не за преподавание на испанском, потому что прекрасно понимали, какие широчайшие возможности даёт английский. И не только в США — во всём мире. В отличие от Латвии, где, притом что здесь широкая российская инфраструктура, можно было бы что–то выиграть за счёт знания русского.

— Тогда за что они боролись?

— Чтобы было больше предметов, подчёркивающих их идентичность и этническую принадлежность: история Мексики, культура, традиции. Очень важно — за подчёркнуто позитивный образ мексиканцев. Ведь их в то время воспринимали только как дешёвую рабочую силу.

— И чего добились чиканос?

— Практически всего! Уже в 1969 году был принят «план Санта–Барбары» — по названию университета в городе Санта–Барбара, в котором радикально настроенные студенты и преподаватели разработали данный документ. В вузах создали льготные условия для поступления мексиканцев, для изучения мексиканской культуры и истории, для повышения этнического и культурного самосознания общины, чтобы потом рекрутировать из этой среды преподавателей для школ и университетов, членов администрации и т. д. За эти годы чиканос добились потрясающего прогресса! Они были презираемым меньшинством. А сегодня цветут и пахнут, община и количественно, и качественно растёт — у них есть сенаторы и конгрессмены, заслуженные профессора и учёные.

— У нас тоже есть депутаты всех уровней…

— Но я что–то не ощущаю, что в Латвии последовательно расширяются права русских — как права чиканос в США. Скорее, наоборот.

— А как они этого добились?

— Через массовые уличные протесты, через непрерывное давление на власть. Красной нитью сквозь исследования, сквозь воспоминания участников тех событий проходит мысль: ничего бы не получилось, если бы не было этого общественного давления. Никто «сверху» никаких реформ в пользу меньшинства просто так проводить не будет. У чиканос было множество организаций самого разного толка — от радикальных до умеренных. Вообще любая протестная община должна опираться как минимум на три компонента: карьерных политиков, общественные организации и радикальные движения.

И вот тут кроется главное отличие русской общины от чиканос. Как, впрочем, и от каталонцев в Испании, и от шотландцев в Британии. Там есть все три компонента, которые и конкурируют, и взаимодействуют друг с другом. У нас сегодня русская община полностью доверилась карьерным политикам. Того же Ушакова воспринимают как мессию, как непререкаемый авторитет — что он скажет, то и сделаем. В итоге у русских притупилось ощущение реальности, ощущение необходимости бороться за свои права.

— Из чего это следует?

— Я просто сравниваю ситуацию с чёрными или теми же чиканос в США и русскими в Латвии. У нас любые радикальные заявления, например заявление Осипова про красно–бело–красную ленточку (подробнее здесь), даже в фейсбуке воспринимаются в штыки самими русскими. Но если посмотреть, что Амири Барака или Хьюи Ньютон писали в 1960–х про власть, про белых, про символы Америки — это были несравнимо более жёсткие заявления. У нас за такие речи уголовные дела одно за другим заводили бы. Какая–то часть общины и у них не принимала такого радикализма, но была и громадная поддержка. Наблюдая за процессами в Латвии, я как исследователь протестных движений не понимаю, как люди надеются изменить ситуацию, панически боясь «радикализма». Ведь карьерные политики могут быть какими угодно хорошими, но любого политика интересуют две вещи: переизбраться и попасть во власть. Если для этого им нужно поддерживать нынешний статус–кво — они его будут поддерживать, а не менять.

Я сам недавно ещё преподавал в школе. И после случая с жалобой экс–депутата Скуи на использование в одной из школ российского учебника по политологии написал на фейсбуке жёсткий комментарий о том, что я на своих уроках использую целый ряд очень разнообразных книг и противоречивых авторов, и никто мне не запретит этого делать. Так вот мне из моей школы стали звонить и просить, чтобы я стёр эту запись. А то их проверками замучают. Я плюнул и вскоре написал заявление об уходе. То есть я вижу, что сама община подавляет любую активность, сами школы, которые, по идее, должны стоять в авангарде борьбы за свои права.

— Хорошо, вот «ЗаРЯ» (партия «За родной язык», основанная в 2009 году Владимиром Линдерманом) выступила с русской темой на последних выборах, но не набрала и пяти процентов. Даже трёх… Значит, людей все устраивает.

— Ну да, «ЗаРЯ» ведь уничтожили как раз свои, а не латыши. Наши же русские СМИ. А жаль, потому что референдум по русскому языку выдвинул несколько новых интересных персон, настоящих идеалистов и борцов, которые реально были бы полезны русской общине. Но получив от неё же по шее…

— Но если бы был реальный запрос снизу на радикальную позицию, смогли бы те же СМИ его нивелировать?

— Мне кажется, ситуация с реформой–2018 как раз будет проверкой. Если до этого был некий «худой мир», который всё же лучше войны, то наступление на школы, раз уж его начали через омбудсмена — это очень серьёзный вызов.

Есть хорошее исследование Татьяны Богушевич по протестам против школьной реформы–2004. В ходе тех событий сами родители создавали комитеты протеста, учителя принимали активное участие. А политики едва поспевали за народным движением. Посмотрим, получится ли так на этот раз.

— Есть сомнения?

— Я только на это и надеюсь, чтобы пошло брожение между родителями. Может быть, сама болезненность темы — всё-таки это удар по нашим детям — подвигнет людей на самоорганизацию. Потому что в нынешнем состоянии — не вникая, не анализируя, видя шанс только в одной партии, желание которой продвигать эти вопросы, скажем так, неочевидно, у русских отстоять школы шансов немного. В таком состоянии процесс перевода их на латышский — это вопрос времени.

— Кстати, а Мексика поддерживала движение чиканос?

— Нет. Мексика — одна из самых равнодушных в этом плане стран. Там вообще считают, что те, кто уехал в США, своего рода предатели. Они–де не поддерживают мексиканскую экономику, а едут за длинным долларом. Так что чиканос всего добились сами.