Алхимия финансового кризиса-2008

Первая встретившаяся статья, которая связывает процессы, происходившие на финансовых рынках, с процессами в реальном секторе. Автор ищет общие корни допущенных ошибок — и находит. Некоторые идеи — например, о рынке доверия — чрезвычайно важны.

Балацкий Евгений. Источник — Журнал «Капитал страны»

Начавшийся в 2008 году финансовый кризис во многих отношениях является знаковым явлением в мировой экономике. И хотя сейчас ему посвящено уже очень много публикаций, цельное представление все-таки еще не до конца сформировано. В связи с этим сделаем попытку системного осмысления кризиса, его причин, природы и скрытых механизмов.

Специфика кризиса-2008

1. Геополитическая специфика кризиса 2008 года. Кризис-2008 отнюдь не является уникальным и имеет много общего с предыдущими кризисами, но есть у него все же и определенная специфика. Прежде всего, это географическая или в широком смысле слова геополитическая особенность. Чтобы лучше понять ее, следует сравнить нынешний кризис с международным кризисом 1997-1999 гг.

Как известно, кризис 1997-1999 гг. возник в корпоративном секторе стран Юго-Восточной Азии, а уже оттуда перекатился в некоторые другие государства: Россию, Мексику, Бразилию и др. При этом возникший кризис был признан международным, но не мировым, т.е. он не имел тотального распространения и многие страны не затронул. Более того, кризис-1997 привел к расщеплению мировой экономики на 2 сегмента: страны, испытавшие спад и понесшие серьезные экономические потери, и страны, получившие дополнительный импульс к развитию и только выигравшие в результате кризиса. К числу первых относятся, в частности, страны с транзитивной экономикой и Россия, которая в 1998 г. даже объявила дефолт по своим долговым обязательствам. К числу вторых относятся США и страны Западной Европы, экономический рост которых в кризисный период резко ускорился. Такой ход событий породил специфическую циркуляцию мирового капитала из проблемных стран в страны благополучные. Можно сказать, что в этот период была реализована модель «центр-периферия», хорошо описанная в свое время Дж.Соросом [1].

Кризис-2008 имеет совершенно иной рисунок. Прежде всего, его источник находится в США, а в более широком смысле — в развитых странах. Именно оттуда падение фондового рынка стало распространяться по всему миру. При этом в той или иной степени оказались затронуты все страны, включая ресурсные экономики типа российской. Иными словами, кризис-2008 оказался по-настоящему глобальным и не знает исключений. Похоже, что выигравших здесь не будет. По крайней мере, в краткосрочном периоде. Таким образом, если кризис-1997 пошел из зоны развивающихся стран, то кризис-2008 — из ареала развитых стран мира. Тем самым модель «центр-периферия» в своем каноническом виде перестает работать, т.к. мировому капиталу бежать просто некуда. Соответственно и последствия кризиса становятся менее предсказуемыми.

2. Отраслевая специфика кризиса-2008. Нынешний кризис не первый и не последний в истории мировой экономики. Уже стало аксиомой, что современная экономика развивается в результате чередования финансовых пузырей. Они надуваются и лопаются, иногда довольно-таки катастрофически. И это, разумеется, неприятно. Но не следует видеть в этом что-то ужасное, т.к. у пузырей есть оборотная сторона: сам факт надувания пузырей позволяет в кратчайшие сроки мобилизовать капитал в определенных сферах, что и позволяет этим сферам развиваться со скоростью и интенсивностью, немыслимой для экономики без пузырей. В чем же тогда проблема?

Проблема в том, что все пузыри имеют отраслевой характер, т.е. пузыри не имеют тотальной зоны действия, а затрагивают вполне определенные отрасли. И если это новые и передовые отрасли, то пузыри ведут к ускоренному освоению новых экономических рынков и ниш, а это способствует прогрессу и ускоренному развитию всего общества. Если же пузыри затрагивают старые и консервативные рынки, то они играют деструктивную роль в экономике, отвлекая капиталы на неперспективные направления и замедляя тем самым общественное развитие. Иными словами, пузыри — это палка о двух концах.

Исходя из сказанного, рассмотрим нынешний кризис-2008 и кризис дот-комов 2002 года, завершившийся схлопыванием пузыря хай-тека (иногда его называют Интернет-пузырем, иногда — коллапсом WorldCom-2002). Чем они принципиально различаются?

Различие состоит в степени прогрессивности тех отраслей, в которых надулся соответствующий пузырь. Пузырь в высокотехнологичной сфере тем и характерен, что он распространяется на новые отрасли, компании и виды деятельности, которые задают вектор развития современной цивилизации. Поэтому и крах доткомовского пузыря является своеобразной платой за быстрое освоение мира новых технологических возможностей. В конце концов, еще 15-20 лет назад персональные компьютеры, дешевая мобильная связь и Интернет казались несбыточной мечтой, а теперь это норма жизни современного цивилизованного человека. В каком-то смысле данный результат оправдывает кризис доткомов начала 2000-х годов, который с определенной степенью условности можно считать конструктивным.

С кризисом-2008 совсем иная ситуация: он возник в сфере жилищного строительства, которая является традиционной и не несет в себе ничего нового. В принципе в развитых странах мира рынок жилья был уже давно сформирован и неплохо функционировал; пытаться его раздуть до немыслимых размеров — мера явно непродуктивная. Тем самым массированные вложения в жилищный (ипотечный) рынок олицетворяли не шаг вперед, как в случае пузыря доткомов, а шаг назад — в экономику прошлого. Более того, избыточные вложения в жилье уже давно себя изжили на цивилизационном уровне.

Здесь уместна аналогия с одеждой, которая нам совершенно необходима, но ее теперь никто не воспринимает всерьез: она должна быть — и все. Если она устарела, ее выбрасывают и покупают другую; никто над ней не трясется. Мода не нее меняется, поэтому и к самой одежде относиться как к фундаментальной стороне жизни нельзя. Нечто похожее наблюдается и в отношении пищи: это фундаментальная потребность человека, но современные люди все меньше денег и времени тратят на пропитание. Так и жилье: это фундаментальная потребность человека, но в современном мире, когда индивидуум легко перемещается по всему миру и может останавливаться в любой его точке на неопределенно долгое время, жилье становится, скорее, обузой, чем ликвидным активом. Можно сказать, что массированные вложения в жилье и недвижимость противоречат духу свободы субъекта от конкретного физического пространства. Закрепление денег в форме жилья идет вразрез с территориальной мобильностью современного человека. И в этом смысле жилищный пузырь 2008 года является откровенно деструктивным.

3. Ипотечный кризис как преддверие новой цивилизационной волны. В кризисе-2008 есть еще одна сторона, которая часто упускается из рассмотрения. Он возник в сфере ипотеки, и это не случайно. Дело в том, в соответствии с теорией витальных ресурсов, у людей есть 4 жизненных ресурса: деньги, энергия, знания и время [2-3]. И по мере освоения этих ресурсов формируется соответствующая цивилизационная макроэкономическая волна. Сейчас человечество уже прошло сельскохозяйственную и индустриальную фазы развития, соответствующие первым двум низовым витальным ресурсам. Сейчас многие страны вступили в информационную эпоху, которая соответствует третьему ресурсу. Однако уже сейчас на горизонте маячит новая экономика, где главным ресурсом станет время.

Что это означает?

По-видимому, в новой экономике люди научатся управлять своим и общественным временем. Не исключено, что они просто будут знать свое будущее. Или, по крайней мере, они будут видеть свое будущее гораздо дальше, чем мы сегодня. Понятно, что проникновение в будущее открывает колоссальные экономические горизонты и, прежде всего, для всевозможных кредитных операций. Учитывая, что ипотека есть ни что иное, как операция, базирующаяся на знании будущих денежных потоков, то, похоже, что и нынешний кризис носит знаковый характер. Речь идет о том, что посредством ипотеки США пытались перейти к новому витку экономического развития. И, разумеется, это могли сделать только Соединенные Штаты, ибо именно они являются мировым лидером, который гораздо дальше продвинулся в освоении новых технологий, включая технологии манипулирования временем. К сожалению, желаемый переход пока оказался преждевременным, но сама попытка является симптоматичной.

Не следует драматизировать кризис-2008, прежде всего, потому что он возник в сфере, где заглядывание в будущее исчисляется не годами, а десятилетиями. Действительно, какая еще отрасль экономики оперирует такими масштабными периодами времени, как ипотека? И не удивительно, что на таком временном интервале предвидения возникла ошибка. Просто с таким гигантским горизонтом планирования даже американская экономика справиться пока не может. Но то, что она «замахнулась» на него — явление, на наш взгляд, историческое. Огромные сроки ипотечного кредитования послужили своеобразным вызовом деловым кругам Америки; и этот вызов был принят. Может быть, сфера внимания была выбрана неправильно, может быть, система не справилась со всеми сопутствующими ей финансовыми инструментами, но благодаря ипотеке мир подошел к освоению новой фазы своего развития. И это еще раз говорит о том, что кризис носит цивилизационный характер, когда наметился переход от экономики знаний к экономике времени.

Истоки кризиса-2008

1. Кризис политической власти. Одна из фундаментальных причин современного кризиса лежит в общей деградации политической власти абсолютного большинства государств. Так как кризис-2008 начал свое шествие по миру из США, то сформулированный тезис легче всего пояснить на примере именно этой страны.

Как окончательная тенденция кризис оформился в 2008 году, однако было бы неверно говорить, что он грянул как гром среди ясного неба. Хронология американского фондового рынка показывает, что позывы к кризису были уже давно, а за год до его полномасштабного развертывания уже было совершенно ясно, что его не миновать. Тогда почему же власти ничего не предприняли? Неужели с нарождающимся кризисом ничего нельзя было сделать? Или американская администрация уже совершенно не способна решать задачи такого рода?

На наш взгляд, все очень просто. Качество американского администрирования за последние годы действительно очень сильно упало. Власти США все чаще совершают грубые политические просчеты, и эти просчеты становятся все более явными. В чем же заключается стратегическая ошибка администрации Дж.Буша, которая допустила кризис-2008?

Прежде всего, в неправильных политических приоритетах. Почти сразу после своего прихода к власти администрация Дж.Буша сконцентрировала свое внимание на внешней политике, причем акцент в ней был сделан на силовых методах решения проблем. Отчасти этому способствовал террористический акт 11 сентября 2001 года. Результат оказался соответствующим: Штаты капитально застряли в Ираке, тратят свои ресурсы в Афганистане, замарали себя в грязной и бессмысленной игре с Грузией, увязли в акции по размещению средств противоракетной обороны в Польше и Чехии. И все это на фоне бесконечных угроз в адрес Ирана и Сирии. Эти акции только подрывают международный авторитет Соединенных Штатов, а, самое главное, оттягивают внимание и финансы от внутренних экономических проблем страны. Кроме того, Джордж Буш, пытаясь, по-видимому, отмахнуться от внутренних проблем, выдвинул лозунг, в соответствии с которым каждый американец должен иметь свой дом. Такой популистский и в целом нерациональный девиз уже сам по себе «подогревал» жилищный рынок. И неудивительно, что в суматохе тяжелейших внешнеполитических проблем американская администрация просто-напросто просмотрела ипотечный кризис. В данном случае мы наблюдаем, насколько велика роль политических приоритетов и насколько значительными могут быть результаты ошибок в этих приоритетах.

Главное заключается в том, что администрация Дж.Буша совершала указанную ошибку системно, на протяжении долгого времени. А это означает, что сама политическая система США утратила саморегулирующие свойства, когда она могла бы сама вовремя исправлять свои ошибки путем корректировки проводимого курса.

2. Усталость институтов. Указанные политические ошибки сильно коррелируют с качеством самого политического истеблишмента. В последнее время в американской политике все чаще появляются личности, которые по объективным показателям там не должны появляться. Например, внешняя политика Кондолизы Райс все годы отличалась крайней агрессивностью и прямолинейностью. Все это следствия неадекватного интеллектуального уровня и отсутствия необходимого опыта у главы Государственного департамента США. И таких примеров можно привести множество.

Немаловажное место в развитии кризиса-2008 занимает и тенденция, возникшая во время правления Дж.Буша-младшего, когда финансовые интересы правящих кланов выступали в качестве исконно американских интересов. Переплетение финансовых интересов правящих кланов и политических интересов страны окончательно все запутывают. Как, например, воспринимать тот факт, что персональная ответственность за банкроство Lehman Brothers, с которого начался кризис-2008, лежит на Ридарде Фолде и троюродном брате президента США Джордже Уокере Буше.

В последнее время тенденция падения качества политического истеблишмента проявляется особенно ярко. Например, претендент на президентское кресло Джон Маккейн обладал такими параметрами, что диву даешься: старик, которому идет 72-ой год, у которого множество контузий еще со времен вьетнамского плена, а за плечами — опыт в пивном бизнесе и работа в комитете по делам индейцев. А в качестве претендента на пост вице-президента выступала Сара Палин, прославившаяся тем, что когда-то стала провинциальной королевой красоты, родила пятерых детей, совершенно не знает экономики Аляски, губернатором которой является, и за пределы Америки выезжала всего лишь один раз. Теперь остается только гадать, какие кризисы могли бы разразиться в Америке, если бы такие кандидаты выиграли президентскую гонку.

Итоговый вывод прост: в американской политике все больше появляется людей, которые по своим человеческим качествам просто не в состоянии решать глобальные проблемы экономического лидера современного мира. И нынешний кризис — хороший пример тому.

Однако тогда правомерно задать следующий вопрос: а куда смотрит американский избиратель, который поставляет на политический рынок за президентское кресло таких кандидатов? Откуда такой регресс американского народа?

В самой общей форме ответ выглядит следующим образом. По-видимому, многие демократические институты со временем утратили свою действенность и эффективность. Что-то изменилось в мире. Как в металловедении существует усталость металла, так и в общественной сфере можно говорить об усталости институтов [4]. Похоже, что даже самые прогрессивные институты и «правила игры» со временем идут на «нет», и их работа ухудшается. В настоящий момент мы наблюдаем нисходящую фазу траектории американской демократии. Американцы воспринимают президентские выборы уже, скорее, как игру, когда самих кандидатов надо оценивать не по деловым качествам, а как киноактеров, клоунов и комиков. Не зря губернатором Калифорнии стал актер Арнольд Шварценеггер. Но можно ли так бездарно смешивать столь разные человеческие качества?

Поразительно, но Томас Майн Рид еще в 1865 г. скептически писал о президентских выборах в США: «Подлинно национальной игрой Соединенных Штатов, безусловно, являются выборы. Местные выборы или выборы в представительные учреждения штатов дают не меньше возможностей для заключения пари, чем скачки в Англии, а избрание президента, раз в четыре года, по праву можно назвать «американским днем дерби»… Иностранцу не понять ажиотажа, которым сопровождаются выборы во всех уголках страны. Да это и трудно объяснить в государстве, где люди, в общем, знают, что успех или провал того или иного кандидата мало отразится на их собственном материальном благополучии» [5, с.647].

Как оказывается, игровой стиль выборов исторически присущ США, но раньше все-таки он не давал глобальных сбоев. Сегодня система уже не срабатывает. По-видимому, американский избиратель просто устал, и налицо эрозия американской демократии: люди выбирают президента самой мощной и великой страны, исходя из своих узких, местных представлений. А в таких условиях вероятность политических и регулятивных просчетов резко увеличивается.

3. Коллективные действия по надуванию пузыря. Как уже было сказано, кризис пришел из Америки. Но в связи с этим возникает целый ряд вопросов. А что, например, делали остальные страны, когда США надували свой пузырь? И неужели кризис в жилищном строительстве в США мог вызвать такую волну во всем мире?

Ответ опять-таки прост: Америка задает вектор развития современного мира, и мир идет в этом направлении. При надувании пузыря мир последовал за Америкой и воспроизвел ее ошибку. Все инвесторы мира смотрели на американцев и копировали их действия. Сразу оговоримся, что им никто не мешал самим искать новые ниши для приложения своего капитала, но они этого не сделали. Иными словами, инвесторы всех стран делали то же, что делали инвесторы США.

Между прочим, Россия не отличалась от Штатов большой оригинальностью: ее инвесторы тоже напропалую вкладывались в недвижимость. Да, американцы надули не слабый пузырь в сфере ипотечного кредитования, но ведь и Россия надула не менее солидный пузырь в жилищном строительстве. Разве каждый рядовой человек в России не видел и не ощущал, какой ценовой пузырь надулся на столичную недвижимость, а вслед за ней и на все остальное жилье. И Китай тоже не остался в стороне от этого процесса: его недвижимость последние годы дорожала как на дрожжах. Более того, китайский капитал активно финансировал «неправильную» американскую экономику, вложив в ее казначейские обязательства более полутриллиона долларов и став самым крупным их держателем. Стоит ли говорить, что и Европа внесла свой достойный вклад в общее дело конструирования пузыря: недвижимость и в Западной, и особенно в Восточной Европе умопомрачительно подорожала.

Нельзя пройти мимо и того факта, что в России все прошедшие годы реализовывались, во-первых, федерально-целевая программа «Жилище», а, во-вторых, национальный проект «Доступное и комфортное жилье — гражданам России». Такие мероприятия дополнительно ускоряли раздувание рынка жилья, в том числе увеличивали спрос и цены на него. Таким образом, правительство России, может быть, того не желая, но все же вносило свою лепту в надувание жилищного пузыря. И в этом смысле оно шло опять-таки в ногу с безалаберными действиями американской администрации.

Не стоит преувеличивать роль американской финансовой системы для остальных стран мира. Проблема, как было сказано, в другом — весь мир скопировал ошибку американцев. Но даже в самой Америке не все совершили эту ошибку. Например, отнюдь не все американские банки оказались банкротами. Многие из них не позволили втянуть себя в ипотечную авантюру и сейчас находятся в устойчивом состоянии. Так что даже сами США отнюдь не едины в совершенной ими ошибке. И если бы экономические агенты других стран проявили бы здравомыслие, то их экономикам сейчас ничто не угрожало бы. Например, если бы российские предприятия не брали у западных кредитных институтов бесконечные займы, то в России, может быть, кризиса вообще не было бы. На это, конечно, можно возразить, что процентные ставки за пределами России были ниже, чем в России, а потому кредитоваться на Западе было выгодно. Но кто мешал российским властям поддерживать низкую инфляцию и низкие процентные ставки? Таким образом, перекладывать ответственность за нынешний кризис исключительно на США было бы неверно; это результат коллективных, можно сказать, интернациональных действий всех стран. Именно поэтому и пожинать плоды кризиса придется всем.

Однако сделанный вывод нуждается в некоторых уточнениях и дополнениях. Дело в том, что, как оказывается, в США пузырь был не такой огромный, как в других странах. В начальный момент кризиса, когда все мировые фондовые рынки рухнули, американский пузырь лопнул не так катастрофично, как в прочих странах. Для примера: в США падение биржевых индексов составило 32%, тогда как в Китае — 64%, а в России индекс РТС упал на 73% [6]. В целом просматривается простая закономерность: чем более развитой является национальная экономика, тем меньшее падение фондового рынка характерно для нее. Более того, то относительно небольшое падение, которое имело место на рынке США, отбросило страну к середине 2003 года, тогда как, например, Россия оказалась отодвинутой всего лишь на конец 2005 года, а Китай — на конец 2006 года. Следовательно, пузырь в Штатах надувался довольно долго, а лопнул относительно мягко, ибо в других странах он надулся гораздо быстрее, а сдуваться начал гораздо катастрофичнее. Следовательно, для американского фондового пузыря характерен более пологий рисунок с гораздо меньшей амплитудой. А коль скоро это так, то напрашивается корректирующий вывод: быстрое надувание пузыря осуществляла не столько сама Америка, сколько другие страны. Можно сказать, что ошибки инвесторов развивающихся стран были больше, чем исходные ошибки, допущенные американскими инвесторами.

Природа кризиса-2008

1. Реальная экономика и роль финансовой надстройки. Несмотря на серьезность кризиса-2008, следует сразу оговориться: реальная экономика им оказалась почти не затронута. Кризис возник исключительно в недрах фондового рынка. И здесь можно отметить единство всех известных кризисов — все они возникали в финансовой сфере. Можно даже сказать так: до тех пор, пока в мире не сформировался институт фондового (финансового) рынка, мировая экономика не сталкивалась с кризисными явлениями в современном виде. Никаких резких обвалов финансов в средневековой экономике быть не могло по определению. Могло быть постепенное ухудшение общей ситуации, но чтобы ни с того, ни с сего все рухнуло — такого не было.

Данный кризис, может быть, дает наиболее яркий образчик силы фондового рынка и его влияния на реальную экономику. Следовательно, есть две опасности и причины сильного кризиса: наличие фондового рынка, интегрированного в мировую финансовую систему; низкая эффективность фондового рынка. Вторая причина является принципиальной для понимания того, почему в развивающихся странах кризис проявляется сильней, чем в развитых: у кого хуже фондовые рынки, у того больше ошибок и, соответственно, проблем.

Уже сейчас можно наблюдать некоторые проявления данного тезиса: чем меньше рыночные агенты вовлечены в фондовые спекуляции, тем меньше они ощущают на себе кризис. Крайним случаем данной закономерности могут служить деревни, где доминирует натуральное хозяйство: для них кризис ничего не меняет. На другом полюсе стоят фирмы, сильно интегрированные в рыночные отношения, но занимающиеся реальным производством. Примером тому может служить компания IBM, которая в момент обвала всех рыночных котировок и остановки торгов на фондовых площадках увеличила свою прибыль в 2 раза. Для нее кризис оказался пустой метафорой. А почему? Да потому, что компьютеры всем нужны, без них не может жить современная экономика, и компьютеры, предлагаемые IBM, каждый год заметно улучшают свои характеристики. Чего, кстати, не скажешь о работе банков и страховых компаний. Таким образом, сейчас уже совершенно очевидно, что все элементы реальной экономики сохранятся; рестрикциям подвергнутся только те сектора, которые напрямую не связаны с первостепенными потребностями населения. Россия здесь не является исключением.

2. Информационно-психологический характер кризиса; рынок доверия. В рассматриваемом контексте интересна скорость распространения кризиса. Почему эта скорость так высока?

Дело в том, что любой пузырь в экономике — это лишь следствие рынка доверия. Рынок доверия, как и любой другой рынок, может находиться в состоянии избыточного спроса на доверие, его избыточного предложения и равновесия. Когда имеется избыток доверия, тогда и начинает надуваться пузырь, в котором содержится ошибка о каких-то других рынках. Если напряжение на рынке доверия возрастает, то пузырь надувается все сильнее. Как только ошибка на рынке осознана, она начинает корректировать путем ликвидации доверия тем элементам системы и субъектам рынка, в отношении которых оно было переоценено. В этом случае состояние рынка доверия мгновенно меняется и на нем устанавливается дефицит доверия. В этот момент пузырь лопается, а в экономике начинает проявляться эффект экономического трения, когда многие сделки и операции затормаживаются или вовсе блокируются.

Доверие, будучи тонкой психологической субстанцией, может испаряться практически мгновенно, что и делает финансовые рынки чрезвычайно динамичными. Кроме того, как любое психологическое явление, доверие предполагает наличие эффекта снежного кома, когда лишение доверия одних субъектов по инерции распространяется и на других. Результаты бывают катастрофичными.

Финансовый рынок — это рынок ценных бумаг, которые в свою очередь есть ни что иное, как материализованное доверие покупателей реальным экономическим возможностям компаний, выпускающих ценные бумаги. Поэтому динамика котировок акций — это всего лишь колебания доверия экономических агентов друг другу. Поэтому, когда на фондовом рынка возникает сбой, то «схлопывается», прежде всего, рынок доверия, что автоматически порождает волну недоверия, прокатывающуюся по всей экономической системе, включая реальную экономику. И чем реальнее эта экономика, тем меньше ее затрагивает пресловутая «волна недоверия».

Ипотечный кризис в США — это избыточное доверие финансовых институтов бедным слоям населения, которым предлагались жилищные кредиты. Утрата этого локального доверия в результате массовых неплатежей принимает глобальные масштабы и распространяется на весь мир. Более того, проблемы в США включают «эффект домино», когда многие страны утрачивают доверие ко всей экономике США. И чем дальше этот процесс, тем он разрушительнее.

Однако психологическая природа кризиса не исчерпывается феноменом доверия. Дело в том, что в период кризиса, для которого характерна атмосфера всеобщего недоверия и страха, оказывается возможным осуществлять такие стратегии, которые в обычных обстоятельствах выглядели бы, мягко говоря, сомнительными. Например, можно задержать зарплату, можно ее в одностороннем порядке сократить, можно приостановить или задержать платежи контрагенту, можно уволить неугодного работника т.д. Иными словами, можно нарушать прежние договоренности. Это чрезвычайно выгодно нарушителям, и такая стратегия всегда находит своих многочисленных последователей, а это лишь усугубляет кризис. Более того, такие действия сами по себе могут породить кризис, даже если для него не было никаких серьезных оснований. Итог: при возникновении кризиса возникает не дефицит денег как таковых, а дефицит доверия, когда вся ликвидность экономических субъектов придерживается, а порой и просто замораживается, из-за неуверенности в будущем [7].

3. Перерождение экономических агентов. Как уже говорилось, главной причиной кризиса стало то, что мировые инвестиции пошли не туда, куда надо. Но почему они ошиблись адресом?

Ответ кроется в психологии. Не будет преувеличением утверждение, что кризису предшествовала колоссальная психологическая трансмутация экономических агентов. Основой такого процесса послужило увеличение благосостояния в мире. Не стоит спорить на этот счет — люди в подавляющем большинстве, действительно, стали жить лучше. Итогом такой позитивной тенденции стало перерождение потребителя в инвестора. Как же это произошло?

В литературе уже отмечалось, что одним из последних резервов капитализации оставалось время, а если быть точнее, то будущее время [8]. В экономической науке давно проводится жесткое разграничение между инвестором и потребителем. Инвестор отказывается от текущего потребления и вкладывает деньги в проекты, которые ему принесут доход в будущем. Потребителя же не интересует будущее, он потребляет свои деньги сегодня. Это совершенно разная психология, это разные экономические стратегии. Но когда доход потребителя растет, он получает избыток средств, которые надо инвестировать. И тогда он волей-неволей становится инвестором. Когда богатство накапливается медленно, то человек успевает адаптироваться к переходу от одной стратегии поведения к другой; в противном случае переход принимает уродливые формы. Если коротко, то процесс развивается так: домохозяйки выходят на открытый финансовый рынок и вкладывают деньги в разнообразные активы, которые этот рынок предлагает. А это означает, что инвестиционный рынок пополняется инвесторами-любителями, которые совершенно не понимают, что они покупают и во что они вкладывают деньги. Не удивительно, что такие субъекты финансового рынка могут совершать какие угодно ошибки.

Типичным проявлением безрассудного инвестиционного поведения являются, например, проводимые в России в разгар кризиса аукционы «Сотби», на которых, в частности, можно приобрести картинку Зинаиды Серебряковой за 442 тысячи долларов. Как будто только этих активов и не хватало российскому инвестору в разгар кризиса, сопоставимого с Великой Депрессией! Что же касается жилой недвижимости, то она превратилась из предмета первой необходимости в инвестиционный актив. Значит можно купить не одну квартиру (дом), а две, три и более. Потребление и инвестирование окончательно перемешались: потребительские товары превращаются в инвестиционные, и наоборот. И, надо сказать, долгое время такие вложения действительно приносили доход своим владельцам. Разумеется, нечто подобное было всегда, но накануне кризиса этот процесс принял беспрецедентные масштабы.

Однако перерождение потребителя в инвестора было лишь первым шагом в развитии основы кризиса. Вторым шагом стало дальнейшее перерождение инвестора в спекулянта [9]. Это принципиальный момент. Разница между инвестором и спекулянтом состоит в их отношении к горизонту планирования, риску и норме прибыли. Минимизация первых двух параметров при максимизации третьего приводит к перерождению инвестора в спекулянта.

Так, настоящий инвестор строит серьезные стратегии по созданию нового бизнеса и реализации инвестиционного проекта. Он все оценивает, все прикидывает. При этом ключевым понятием для него служит горизонт планирования, в течение которого будет вестись задуманная им деятельность. Как правило, серьезный инвестор строит долгосрочные планы, простирающиеся за пределы 5 лет. И чем больше горизонт планирования, тем «стратегичнее» является создаваемый новый рынок и продукт. И чем меньше запросы инвестора в отношении нормы прибыли, тем больше спектр возможных направлений вложений средств. Если же владелец денег старается их обернуть в максимально сжатые сроки, с повышенной прибыльностью, да еще при этом с минимальными рисками, то это уже не инвестор, а спекулянт.

Указанная проблема перерождения состоит в том, что для спекулянта сфера возможных эффективных вложений сужается до смехотворных пределов. Грубо говоря, имеет смысл кредитовать короткие торговые операции, строительство и перепродажу объектов недвижимости да, быть может, прокладку трубопровода для нефти или газа. Все остальное невыгодно. Именно поэтому на определенном этапе развития рыночные спекулянты просто не смогли найти ничего лучше, чем недвижимость и прочие традиционные активы: нефтегазовый комплекс, сельское хозяйство и т.п. Данный процесс лишил мировой рынок инвестиций будущего, завел его в тупик. Создание новых рынков замедлилось, а накопленные огромные капиталы оказалось невозможно эффективно разместить на традиционных перенасыщенных рынках.

Здесь важно отметить, что короткий горизонт планирования пришел в фундаментальное противоречие с ипотечными операциями, которые предполагают гигантские сроки планирования. Фактически, входя на ипотечный рынок, инвесторы оценивали только его начальную фазу, тогда как его огромный временной «хвост» выпадал из фокуса их интересов. Такой диссонанс в системе учета рисков и прибылей не мог не сказаться на деловом мире и просто не мог не привести к проблемам.

Подчеркнем, что какая-то доля спекулянтов всегда присутствует на финансовом рынке, но доминирует на нем все-таки контингент нормальных инвесторов. Если же масса спекулянтов превышает некую критическую величину, то и сам финансовый рынок становится преимущественно спекулятивным. Важно то, какая группа главенствует на финансовом рынке. К моменту финансового кризиса возобладала группа спекулянтов.

Надо сказать, что вину за такой ход событий нельзя возлагать только на США. Инвесторы почти всех стран действовали так же близоруко, как и их американские коллеги. Почему так все произошло?

Ответ кроется в специфике психологии человека 21-го века. Время ускорилось, события уплотняются, жизнь становится все менее предсказуемой. В таких условиях трудно строить далеко идущие планы. Для этого надо быть хотя бы немного философом, немного альтруистом, немного фаталистом. А такие качества сейчас не в моде. Их формирование требует чрезвычайно благоприятной культурной среды, которую редко где сейчас встретишь. Иными словами, кризис носит цивилизационный характер, и его преодоление требует принципиальных изменений в нынешней ментальной модели современного инвестора.

Скрытые механизмы кризиса-2008

1. Сбой в системе перераспределения доходов и вытеснение среднего класса. Если попытаться охарактеризовать нынешнюю систему ведения бизнеса, то она получит название несправедливой. Дело в том, что оплата труда топ-менеджеров стала поистине запредельной и просто несопоставима с заработками обычных работников. Люди, которые создают богатство, вкладывая в этот процесс почти все свое время и всю свою энергию, зарабатывают гроши, тогда как люди, которые управляют этим процессом, получают поистине гигантские суммы. В литературе уже отмечалось, что 50 лет назад глава большой американской компании зарабатывал в 20 раз больше, чем его средний подчиненный, а сейчас — в 500 раз [10, с.83].

Существенный разрыв в оплате высших и низших кадровых сословий существовал всегда, но никогда он не доходил до такого вопиющего дисбаланса, как сейчас. Причем сразу оговоримся: этот процесс происходит не только и не столько в США, это происходит практически во всех странах мира, включая Россию. Сегодня первые и вторые лица предприятий имеют заработки в десятки раз больше, чем у самого дорогого обычного сотрудника. Если компания очень большая, то горстка топ-менеджеров может включать даже десятки людей, но суть дела от этого не меняется. И речь в данном случае идет не о собственниках предприятий, не об акционерах, а просто о менеджерах-наемниках. Что здесь не так?

Во-первых, большой разрыв в заработках приводит к разрушению системы стимулирования и мотивации. Возникает парадокс: люди, которые реально что-то делают и создают, ничего не хотят и вкалывать не стремятся. Это и понятно: вкалывай, не вкалывай — все равно особо не заработаешь; есть некий предел, за который не перепрыгнешь.

Во-вторых, получение должности топ-менеджера совершенно прекратило зависеть от профессиональных качеств человека. Сегодня вхождение в административную элиту зависит от личных отношений с главным лицом вплоть до биохимической совместимости с ним и от случайных обстоятельств, управлять которыми совершенно невозможно. Именно поэтому повсеместно можно наблюдать картину, когда большими деньгами и должностями обладают люди, не имеющие выдающегося интеллекта. Окружающие их люди все это видят и понимают, а коли это так, то надрываться на службе, чтобы тебя заметили, им совершенно не имеет смысла. Они и не надрываются. Делают вид, что работают. В результате формируется хозяйственная система, работающая по принципу тотальной халтуры.

В-третьих, большие деньги получают люди таких профессий, которые не создают ничего полезного. Например, Россия давно и с интересом наблюдает, как разные футбольные клубы за фантастические гонорары перекупают друг у друга игроков. А в это же самое время сельскохозяйственные работники южных регионов страны едва сводят концы с концами. И это при том, что за последнее время в отрасли производительность труда возросла в 3-4 раза. Но и этого мало — местных сельскохозяйственных работников руководство пытается вытеснить и заменить совсем дармовой рабочей силой — мигрантами из других стран. Похожая ситуация просматривается и в отечественном жилищном строительстве. Всем известна ошеломляющая норма прибыли этой отрасли, но при этом самим строителям, в качестве которых работают преимущественно мигранты, платят гроши. Но и эти гроши им часто не выплачивают: случаи, когда крупные и солидные строительные фирмы «кидают» своих строителей стали чуть не нормой столичной жизни России.

Параллельно происходит и разрыв в заработках между представителями одной и той же профессии. Например, в США определенная часть юристов попадает в крупные корпорации и буквально гребет деньги лопатой; кто-то даже попадает в Белый дом. Однако большинство юристов прозябает на ничтожные 30 тысяч долларов в год, что даже меньше, чем средний доход по стране [10, с.83]. По идее, различия в оплате должны хоть как-то коррелировать с полезностью выполняемой работы. Но такая связь уже практически нигде не просматривается. Все это окончательно демотивирует население и разрушает остатки трудовой этики.

Действие указанных эффектов приводит к тому, что средний класс постепенно вымывается из общества, остаются только очень богатые и очень бедные. Разумеется, при такой социальной структуре устойчивое развитие невозможно и кризисы неизбежны. История капитализма во всех странах недвусмысленно показывает, что значительные социальные и экономические результаты достигались только в обществах, где формировался большой и мощный средний класс. Маргиналы не могут ни производить, ни потреблять блага: слишком богатым, ответственным за производство, уже не надо ничего производить, а слишком бедным, которым много чего нужно, просто не на что потреблять. И, похоже, что сегодня капитализм почти во всех странах мира перешел к «старой» модели, от которой он лет сто назад начал активно отходить.

На первый взгляд, может показаться, что даже серьезные разрывы в доходах сами по себе не должны вести к кризису. Однако это не так. Дело в том, что изменения в мире все-таки произошли и изменения позитивные: даже самые бедные стали жить не так уж плохо. В результате возникает своеобразная патовая ситуация: большие массы бедных людей живут более или менее приемлемо, но никакие усилия не позволяют им существенно улучшить свое положение. Конечно, можно начать вкалывать на пределе сил, но это приведет лишь к несущественному улучшению их материального положения. И тогда начинает действовать великий принцип экономии сил: лучше ничего не делать и ничего не иметь, чем вкалывать — и все равно почти ничего не иметь. Результатом такой философии является либо экономический застой, либо массовое культивирование финансовых хитростей, когда скромный обыватель превращается в мелкого спекулянта. Более того, указанные порочные принципы жизни социума ведут к ориентации населения на самые примитивные радости, что поддерживает и усугубляет все негативные тенденции. Рано или поздно такая политика обнаружит свою ущербность и проявится в виде экономического кризиса.

Примечательно и то, что даже кризис не может изменить описанную ситуацию. Например, стал уже хрестоматийным случай с банком «Lehman Brothers», в отношении которого началось расследование. Суть ситуации полностью характеризуется увещеванием председателя комитета Конгресса США Генри Ваксмана, адресованное председателю правления «Lehman Brothers» Ричарду Фолду: «Ваша компания только что обанкротилась, наша экономика в кризисе, а вы получаете 480 млн. долларов компенсации» [11]. Иногда ситуация сглаживается «благородными» жестами руководства, как, например, в случае с бывшим генеральным директором UBS Петером Вуффли (Peter Wuffli), который в ноябре 2008 г. отказался от компенсации за увольнение в размере 10 млн. долларов. В данном случае важно то, что такая компенсация ему полагалась.

2. Синдром брендов, нематериальные активы и волатильность финансового рынка. Однако главный вопрос остался в стороне: почему все так происходит? Почему так не было раньше?

Ответ кроется, как это ни парадоксально, в пресловутой экономике знания или, как ее еще называют, в информационной экономике. Переход к этой стадии развития общества ознаменовался ростом роли и значения информационного фактора. Что это значит?

Прежде всего, то, что возникло такое понятие, как бренд. И этот бренд стал мощной силой, которая воздействует на потребителя, заставляя его покупать товары и услуги даже не самого высокого качества и отнюдь не по конкурентным ценам [12]. Проиллюстрируем возникший эффект на примере университетской системы.

Сегодня многие российские абитуриенты поступают в вузы, совершенно не зная и даже не думая о том, чему и как их там будут учить. Главное — чтобы университет был брендовым. Тогда полученный диплом будет хорошо котироваться на рынке, и вложения в этот диплом окупятся. Но беда в том, что бренд уже сидит в цене обучения в этом университете, а, следовательно, диплом знаменитого вуза (бренда) будет стоить намного дороже, чем никому неизвестного (без бренда). Но тогда можно было бы предположить, что коль скоро брендовый университет назначает более высокие цены, то и профессорам в них должны платить больше. В том-то и дело, что нет. Ведь платят абитуриенты высокую цену не потому, что в вузе работает тот или иной хороший профессор, а потому что вуз известный. И если даже вся профессура вуза в одночасье сменится, то никто этого и не заметит — бренд останется, а, следовательно, сохранится престиж вуза и его высокая цена. А если все обстоит именно так, то, значит, профессора никакого отношения к бренду и высокой цене обучения не имеют, и им не надо повышать заработки. И на практике сверхприбыль от бренда в форме маржи между выручкой и затратами распределяется среди топ-менеджеров вуза. И чем сильнее бренд, тем больше сверхприбыль, а, следовательно, тем выше заработки высшей университетской администрации. Вот и получается, что ректор брендового вуза и его приближенные получают баснословные доходы, тогда как заработок профессоров оказывается ниже, чем у школьного учителя.

Описанная ситуация с университетом абсолютно типична и даже в еще более явной форме проявляется в частном и корпоративном секторе. Главным же следствием феномена брендов является возможность колоссального завышения цен над объективно обусловленным уровнем, когда происходит почти полный отрыв цены от качества. Кроме того, бренды разрывают связь между сверхприбылью и непосредственными исполнителями работы. Всю маржу может себе присвоить глава компании, причем без зазрения совести, ибо легко взаимозаменяемые работники никакого отношения к этому финансовому агрегату не имеют. Возвращаясь к примеру с университетом, можно указать на типичную ситуацию, когда за несколько лет проходит череда подорожаний обучения в вузе и достигает величины, например, в 280 тысяч рублей в год со студента, а заработная плата преподавательского состава все эти годы не меняется и остается на смехотворном уровне. Результат — сверхбогатый топ-менеджмент и нищие рядовые сотрудники. Но ни тем, ни другим не хочется работать: первым уже не нужно, вторым бессмысленно. И при внешнем благополучии начинается деградация организации. А бренд продолжает жить своей собственной жизнью!

Теперь предположим, что такая странная организация с таким кадровым наполнением выпустит свои акции, и они начнут котироваться на фондовом рынке. Бренд и здесь проявит себя и скоро котировки ущербной организации с негодным менеджментом и полупарализованным низовым кадровым составом взлетят до небес. Так и надувается финансовый пузырь, являющийся следствием коллективной ошибки рыночных агентов. А если еще использовать деривативы (вторичные финансовые инструменты), когда заключаются сложные сделки под будущие изменения дутых акций, то ситуация совсем усложняется и пузырь может раздуться до неимоверных размеров. Лопается же информационный пузырь, каковым является любой бренд, в одночасье и от него не остается ничего. Именно так и функционирует новая информационная экономика с переусложненными финансовыми инструментами.

Сегодня многие преуспевающие компании имеют огромные активы, основную часть которых составляют нематериальные активы, формирующиеся в зависимости от их бренда. По некоторым оценкам в 2005 г. доля материальных активов в США составляла всего лишь 8% всего капитала компаний, а в Германии — 12%. В России также нарастает масса непродуктивных активов: в 1996 г. их доля составляла 44%, а в 2005 г. — 48% [13, с.169]. Но что такое нематериальные активы? Это лицензии, патенты, какие-то технологии, документация, выстроенная сеть контрагентов и прочее, а также торговая марка — бренд. Так вот, при изменении условий и сдвигах на рынке вся эта эфемерная масса рассыпается и мгновенно теряет всю свою стоимость. А теперь представим, что компания в одночасье потеряет, например, 70% своей капитализации за счет обесценения нематериальных активов и финансовый рынок отразит это соответствующим падением котировок. А если еще и оставшиеся 30% материальных активов обесценятся вдвое, то у компании останется 15% исходного капитала. В реальности бывало и хуже: например, акции банка «Lehman Brothers» в начале кризиса-2008 рухнули на 93%.

Возможны и прямо противоположные эффекты — в сторону увеличения активов компаний. Классическим примером тому служат автомобильная фирма «Volkswagen», чьи акции в разгар кризиса поднялись в цене в 6 раз. В результате таких манипуляций с фиктивным капиталом амплитуда колебаний рыночных котировок становится поистине ужасающей, что само по себе способно обрушить рынок. Таким образом, вопреки мнению некоторых, считающих, что нематериальные активы представляют собой своеобразную подушку безопасности компаний, на самом деле именно эти виртуальные агрегаты и лежат в основе гигантской волатильности современных финансовых рынков.

3. Символический капитал и доверие. Помимо всего сказанного, бренды еще переплетаются с феноменом доверия. Брендам доверяют, причем иногда явно чрезмерно. Иногда бренды принимают форму символического капитала, который ничего не имеет под собой. Сегодняшнее общество почти постоянно переоценивает какие-то стороны жизни и выстраивает символические фантомы, которые сами по себе могут генерировать любые ошибки.

Пожалуй, одним из самых ярких примеров оперативного действия символического капитала служит банк «Lehman Brothers», который долгое время был рекордсменом по части выдумывания и внедрения новых финансовых инструментов. Однако все эти инновации шли в основном со стороны молодых работников банка, являющихся выпускниками преимущественно Гарвардской школы бизнеса. Зачастую их непосредственное начальство в лице более старших сотрудников банка не понимало предлагаемых ими нововведений, но признаться в этом не могло и не брало на себя ответственность за блокирование новых идей гарвардских выпускников. Символический капитал специалистов из Гарварда оказался слишком велик, чтобы противостоять ему на основе примитивного здравого смысла. Не удивительно, что в такой обстановке почти полной бесконтрольности молодые и креативные клерки в какой-то момент зашли слишком далеко и внедрили такую массу переусложненных финансовых инструментов, что кредитный процесс стал просто неуправляемым. Таким образом, бренды и сопутствующий им символический капитал часто выступают в качестве непосредственного генератора ошибок и кризисных ситуаций.

***

Вообще сейчас принято с восторгом говорить о новой экономике знаний, однако на самом деле человечество только сейчас по-настоящему сталкивается с ее оборотной стороной. И должно пройти еще немало времени, пока нынешняя цивилизация окончательно «переварит» информационную экономику со всеми ее трюками и подвохами. И нынешний финансовый кризис — это первый шаг по тернистой тропе переосмысления ценностей в рамках новых экономических реалий.

Финансовый кризис-2008 поставил перед миром множество практических вопросов, на которые предстоит ответить в ближайшее время. Все это непросто, но если правильно отреагировать на поставленные вызовы, то можно ожидать мощного посткризисного рывка в развитии всей цивилизации.

Литература