И мы сохраним тебя, русская речь… от кого?

Населенный пункт где-то посередине между Симферополем и Севастополем. Замечательное название, правда?

Лично я на это мероприятие просто напросилась, когда узнала о нем у Игоря Злотникова, директора Балтийского института стратегических исследований: попросила взять меня с собой.

Целей у меня было две: во-первых – чего греха таить, по-человечески все понятно – интересно прогуляться, во-вторых – посмотреть на других людей, вне Латвии, обсуждающих проблему языка. Цели «показывать себя» у меня не было, потому что интереснее было проверить два момента:

Первое – обсуждая политические, в том числе, языковые вопросы, люди не обсуждают экономику, хотя именно экономические вопросы уже который год являются ключевыми;

Второе – игнорируются цифры, хотя очень выходы из очень многих проблемных ситуаций определяются именно количественными показателями. Это известно всем предпринимателям: при [таких-то] объемах развиваемся, при [таких-то] перепрофилируемся, а меньше [таких-то] думаем о закрытии бизнеса.

Причем экономика стала настолько непопулярной темой, что перевод горячего спора в экономическое русло превратилось в классный способ прекратить холивар. Но почему так происходит, оставалось (да и остается) непонятным.

Язык же влияет на экономику двумя способами: через так называемые транзакционные издержки и через общую стратегию.

Договор стоит не только денег

Что касается транзакционных издержек, то этим термином обозначаются затраты на достижение договоренности. Эти затраты в свете языка могут быть непосредственно денежными, когда мы тратим средства на переводы, но гораздо чаще это затраты времени, нервов, эмоций и риск, что после всех этих трат нужного результата все равно не будет.

Безусловно, транзакционные издержки присутствуют на всех уровнях: достижение договоренности между отдельными сотрудниками, между отделами, между компаниями, между государствами. При любом раскладе транзакционные издержки важны, даже если собеседники разговаривают в прямом смысле слова на одном языке. Они становятся гораздо выше, если между собеседниками нет общего языка еще и в переносном смысле. Т.е. не совпадает не только язык, но и так наз. ментальность. Для общей ментальности необходимо иметь общую культуру.

Но если уж оказалось, что культура разная, полезно знать литературу оппонента, обычаи его народа или, как Айвия Барда, директор Балтийского архитектурного центра: «Нашему поколению легче, мы еще смотрели эти фильмы…». Нынешнее поколение под влиянием языковой политики русских фильмов не смотрит, и поэтому русская культура и русские обычаи остаются для не только непонятными, но и просто незнакомыми.

Есть ли у Вас план, мистер Фикс?

Если мы от транзакционных издержек перейдем к стратегии, то влияние языка мы сможем описать по-разному в зависимости о того, как мы эту стратегию рассматриваем. Если мы смотрим на стратегию как на генеральный план, то язык диктует нам прежде всего выбор общего «географического» направления. Если в Латвии население знает русский язык, то оно ориентируется на бескрайний российский рынок, где Латвию любят, помнят и ценят и нахождение в ней и производимые ею товары считают престижными.

Если население Латвии русского языка не знает, то оно вынуждено ориентироваться на Европу, которая со своей стороны не знает нас, исторических симпатий и ассоциаций к нам не испытывает и для которой мы остаемся «задворками» и вторым сортом. Различие результатов такой ориентации настолько очевидно, что останавливаться на нем смысла нет.

Первое условие достижения цели – это ее иметь

Если мы рассматриваем стратегию как генеральную цель, то первое, что приходится признать — это что в данное время стратегическая цель в Латвии отсутствует. Мы не в состоянии ответить на вопрос: «Чего мы хотим достичь?» еще и потому, что отсутствует «Мы». А может быть, прежде всего, в силу отсутствия «мы».

Общество разрознено – и в этом плане было очень показательно, что наш Борис Цилевич и депутат эстонского парламента Яна Тоом выступили с категорическим осуждением референдума как способа выражения всенародного протеста. Они жаловались на то, что это слишком эмоционально, недостаточно конструктивно – и потому мешает им действовать доступными средствами и достигать хотя бы тех маленьких побед, которых они в состоянии достичь как депутаты.

Между тем как консультант и бизнес-тренер я хотела бы подчеркнуть, что выражение наболевших эмоций (вскрытие нарыва) может быть и часто бывает ценно само по себе: если эти эмоции накопились, то их высказывание является обязательным условием для последующего достижения договоренности. Если, конечно, эта договоренность состоится – но без выражений эмоций она не состоится гарантированно.

С этих позиций референдум являлся и является совершенно необходимым шагом, и встает только вопрос – а почему этого не понимают уважаемые народные избранники? Чувствуют ли они состояние электората хоть в какой-то степени? Или они далеки от народа, как декабристы по Ленину?

Вернемся к цели

В отсутствие общей цели вполне достигаются цели отдельных групп – однако, ценой деградации общества в целом. В частности, достигаются цели управленцев или одной этнической группы, но, повторяю, не столько за счет другой этнической группы (это временно), а за счет общей деградации. Большинство людей это перераспределение ресурсов и скатывание вниз понимает, однако ничего не меняется, общность не формируется, общих целей тоже нет. Никаких экономических основ за отказом от объединения найти не удается.

Единственное, что я вижу, это примат, если можно так выразиться, идеи «Я»: убеждение в том, что «я имею право», «я хочу», «это мне подходит, это не подходит» ставится выше идеи «Мы». Потому что, если мы поднимаем на щит идею «Мы», то должны пересматривать правила распределения общественного продукта, ставить другие временные горизонты, значительно более дальние, чем привычные для нас сейчас год или несколько, должны разрабатывать другие правила игры и строго следить за их соблюдением, должны культивировать государственный подход к развитию и т.д.

Между тем, сегодняшние депутаты и чиновники от государственного подхода более чем далеки. Даже если кто-то из них знает слова «геополитика», «геоэкономика», может быть, даже в состоянии дать им определение, при принятии решений они руководствуются совершенно другими соображениями. Очень краткосрочными, практически сиюминутными. Очень неграмотные, без стимулов к повышению грамотности.

Е. Бр.: как консультанту случалось сталкиваться с ситуациями, когда экономические проблемы пытались решать при помощи юристов. Как будто отсутствие выручки и перспективы ее получения можно отменить очередным подзаконным актом.

Я все смогу, я все преодолею

Третье представление о стратегии – это стратегия как состояние, при котором цель достигается естественным образом. Например, стратегия подготовки спортсмена к соревнованиям – это не сделать его чемпионом. Стратегия заключается в том, чтобы привести в такое состояние, когда он покажет свои лучшие результаты и, может быть, станет чемпионом. Для Латвии таким целевым состоянием явилось бы состояние, при котором в Латвии хотели жить и растить детей молодые люди (идея Юриса Пайдерса, высказанная им на круглом столе об оттоке людей из Латвии в феврале 2011 г.). Но это целевое состояние нам сейчас просто недоступно, это — наш второй шаг.

На первом же шаге следует говорить о повышении стеничности, т.е. о достижении адекватно высокой самооценки (высоко себя ценим, и есть за что).

На сегодняшний день самооценка придавлена как у русских, так и у латышей.

У русских самооценка задавлена не только привилегиями латышей в течение двух десятилетий, но и чрезвычайно развившейся в последнее годы русофобией.

Эта зараза не только латвийская – она множится в Европе, стала поднимать голову в Штатах. Выражается в демонизации русских. Интересно бы видеть доказательства…

У латышей самооценка придавлена «историческими обидами» (без воспоминаний о выдавливании немцев и многом другом), многочисленными кредитами, которые необходимо еще много лет отдавать (речь идет о личных кредитах, государственные, скорее всего, никогда не будут отданы), и во многом — пониманием провала государственной политики последних двадцати лет. В Украине ситуация аналогичная: тот же государственный провал, то же бегство населения, слегка приторможенное более жесткими границами.

Соответственно, для подъема самооценки используется все, что можно: во-первых, военные подвиги. Поскольку львиная доля реальных подвигов была совершена под знаменами русской и советской армий, остается кандидатов немного. В Украине это Бандера, которому то присваивают звание Героя Украины, то отнимают, то собирают деньги на новый монумент; в Латвии — легионеры Waffen SS.

Второй канал – это репрессии по отношению к русскому языку. Здесь мы обращаемся к цифрам, которые мало кто хочет обсуждать (мы с этого начали). Если говорить о Латвии, то 25%, проголосовавших за русский язык среди граждан (если считать неграждан, то таковых будет гораздо больше) – это мало для выигрыша референдума, но очень много для оппозиции. То есть, 25% — это доля, которая не может повлиять на принятие решений, но которая однозначно мешает эти решения реализовывать.

Ситуация в Украине, по цифрам, является вообще какой-то гротескной. Начнем с того, что более 80% украинских граждан предпочитают русский язык. Эта цифра была получена не за счет подсчета самоидентификации или подсчета языка, который «считают своим». Эта цифра – результат исследования, в ходе которого наблюдали, на каком языке выбирают варианты для заполнения. Человек можем называть себя украинцем, а украинский язык – родным, но в четырех случаях из пяти выбирает анкету на русском языке. Такие «стыдливые русские».

И вот на этом фоне за последние 10 лет в Одесской области число русскоязычных школ сократилось на 54%, в Донецкой области — на 65%, в Луганской – на 67%, в Харьковской – на 94% (!), в Запорожской области – на 99%. Нравится? В Крыму 76% людей называют русский родным языком – «языком матери», а 94% жителей думают по-русски. И при этом ничего не могут сделать в плане улучшения статуса русского языка!

Я дурею, дорогая редакция!

Эти цифры – просто диагноз. Диагноз обществу, которому страшно действовать и которому, несмотря на всего жалобы, слишком уютно и все еще более или менее сытно. И они уповают на референдум как «европейский способ» выражения протеста – забывая, что ЕС превращается в реинкарнацию СССР. Стареет и вырождается.

Тем не менее, возвращаясь к целям моей поездки, я думаю, что экономику не желают обсуждать по двум причинам:

• во-первых, по причине банального незнания: люди экономику знают плохо, знают поверхностно, знают не то, что нужно,
• во-вторых, экономику обсуждать страшно, потому что ситуация лучше не становится. Экономический рост наблюдается только в некоторых сферах, перекосы очень большие, и глобально ситуация будет ухудшаться. Рано или поздно придется оторваться от стола или дивана и идти защищать русский язык.

От кого? Скорее всего, от нынешних властей, но для этого, похоже, надо кому вспоминать, а кому изучать теорию революционной борьбы.

А лениво…

Врезка или что-то вроде:

Различия между Латвией и Украиной, которые НЕ ОБСУЖДАЛИ высокие стороны:

• в Латвии едва ли 2 млн. жителей, из которых треть проживает в столице – в Украине 48 млн., распределенных по меркам экономической географии очень равномерно.
• Если Латвия – в лучшем случае ганзейская (торговая) территория, то Украина сама по себе – значительный рынок.
• Украинцы отстают от Латвии по стадии развития политических процессов, но их уровень витальности куда выше, и для Украины достаточно реален куда более оптимистический сценарий.