От авторов сайта: обращаем внимание на перекличку идей с результатами исследования элит в конце 80-х годов.
Вместо предисловия:
- Современная элита принципиально отказывается признавать даже не свою ответственность перед обществом, а просто факт возможности такой ответственности. Отметим, что элиты всегда и везде достаточно наплевательски относились к соблюдению тех норм законодательства, которые они пишут для народа. При этом, разумеется, сами эти нормы достаточно сильно варьируются с точки зрения тех, к кому их можно применять: мелкие преступления, вроде нарушений правил дорожного движения, прощаются практически всем членам элиты, серьезные — только наиболее высшим ее представителям, но сама суть, что априори эти нормы для элиты не действуют, остается.
- Ощущение собственной исключительности и неподвластности общественным законам рождает в головах нашей элиты ощущение своей неподвластности также законам природы. Ну-ну. Пожелаем им удачи и запасемся попкорном.
А пока звучит увертюра, полистаем признаки деградации элит, одним из которых является «ни на чем не основанный номинальный рост рыночного оптимизма, все более похожий на буйное помешательство».
Элита как естественный и постоянный элемент фауны
При разведении рыб в закрытых водоемах фермеры имеют возможность эффективно отслеживать процесс роста стаи и в любой момент вмешиваться в технологию для его корректировки. Вся масса мальков, содержащихся в одинаковых условиях, уже в течение первого месяца делится на три неравные части, только одна из которых набирает рост и вес по плану. Вторая часть стабильно показывает рост, опережающий норму, и третья часть — хронически отстает.
Через три месяца, когда разница между представителями этих групп уже видна невооруженным глазом, фермеры рассаживают молодняк по трем отдельным вольерам. На первом пишут — «чемпионы», на втором — «аутсайдеры», на третьем — «болото». И дальше наблюдают интереснейший эффект: внутри каждой из указанных групп происходит ровно такое же расслоение на три разноскоростные части, то есть каждый раз в каждой изолированной группе воспроизводится своя элита.
«Человеки» ничуть не лучше. Не будем про более близкое к нам время. Жестокий эксперимент не специально, но зато неоднократно проводили в системе императорских институтов благородных девиц, где соблюдалась необходимая для чистоты эксперимента изоляция «подопытных кроликов» от внешнего воздействия. Записные аутсайдеры в учебе и нарушители дисциплины (на институтском жаргоне — «мовешки»), отсаженные от остального коллектива и структурированные в отдельные классы, демонстрировали стремительное расслоение на три уже известные нам группы.
То же самое происходило с образцово-показательными классами, сформированными из отличников (на институтском жаргоне — «парфеток»). И там, и там изолированный коллектив исправно штамповал из любого подручного материала стандартный набор «готовых изделий» из лидеров, аутсайдеров и середняков, независимо от качества исходного материала.
Элита как производная от среды обитания
Элита элите рознь. Это не «бином Ньютона». «Бином Ньютона» — это ответы на вопросы: «Почему такая рознь?» и «За что нам такое «счастье»?» То есть, почему именно у нас именно сейчас получилась такая элита, какая получилась, и кто в этом виноват?
Представим замкнутую экосистему, в которой существует некое равновесие и построена достаточно гармоничная пищевая пирамида из:
- хищников, поедающих травоядных,
- травоядных, которые едят траву,
- падальщиков, которые подъедают за хищниками,
- жучками-червячками, которые перерабатывают отходы жизнедеятельности в гумус и производят базу для произрастания травы поедаемой травоядными…
А теперь представим, что в результате некоего катаклизма вымерли все травоядные. В результате все свободное пространство нашей экосистемы оказалось устлано трупами, причем с достаточно долгим сроком хранения. Кормовая база хищников резко сократилась, а вслед за этим резко уменьшилось и их число.
Зато падальщикам — раздолье. Им не надо осваивать азы охоты, не надо учиться подстерегать в засаде и изнемогать в погонях и драках. Ресурса много и он легкодоступен, затрат на его потребление относительно немного, что ведет к появлению большого количества видов существ, которые его и потребляют. Они успешны, хотя источник их питания не воспроизводится и, из-за выросшего их количества, истощается все более стремительно. А падальщиков становится все больше, жрут они все активнее, ведут себя все агрессивнее.
Представители других подвидов, которые используют другой источник питания, требующий больших энергетических затрат, находятся в угнетенном состоянии, и не только потому, что их энергетические затраты на добывание ресурсов гораздо выше. Становясь гегемоном, при благоприятных условиях среды обитания, падальщики инстинктивно стремятся превратить в мертвечину все, что еще шевелится, то есть в субстанцию, привычную для собственного потребления.
Трагедия общин (англ. tragedy of the Commons, встречаются также переводы трагедия общинного поля[1], трагедия общинных владений[2], трагедия ресурсов общего пользования[3]) — род явлений, связанных с противоречием между интересами индивидов относительно блага общего пользования. В основном под этим подразумевается проблема истощения такого блага. В общем случае «трагедия» состоит в том, что свободный доступ к экономическому ресурсу (например, пастбищу) уничтожает или истощает ресурс из-за чрезмерного его использования. Это происходит потому что все пользующиеся им получают выгоды непосредственно, но издержки содержания ресурса по каким-либо причинам вменить какому-то члену общины невозможно, и/или они в той или иной степени возлагаются на всех членов общины.
Термин появился из притчи Уильяма Форстера Ллойда[en] в его книге 1833 года о населении. Затем термин популяризировал Гарретт Хардин[en] в 1968 году в статье для журнала Science, так и названной — Tragedy of the Commons[4].
Но вот, при отсутствии постоянно пополняемого количества питательной биомассы возникает ее естественный дефицит, и с этого момента начинается трагедия:
- По мере истощения кормовой базы сами падальщики мельчают, причем не столько от недоедания, сколько от необходимости приспосабливаться, ибо мелкому в условиях кормового дефицита легче выжить.
- Часть падальщиков пытается охотиться, но во-первых – попробуй, догони этих шустрых травоядных, а когда догнал – попробуй завали… они же брыкаются, и у них, оказывается, твердые рога и копыта. То есть, охота требуют принципиально другого набора навыков, переквалифицироваться получается у единиц.
- Еще печальнее участь падальщиков, пытающихся стать травоядными — там процент выживших еще меньше, так как к недостающим навыкам поведения на пастбище добавляется гарантированное несварение и хищники из числа вчерашних коллег.
- Ну и самое драматичное — учащающиеся случае каннибализма (поедания себе подобных)
Ну вот, а теперь замените травоядных из экологического примера на промышленные предприятия, которые в тогда еще закрытой экосистеме СССР постиг массовый мор (причины опустим). На останках реального сектора экономики не могла не расплодиться и успешно расплодилась элита с повадками гиен, шакалов, и прочих «санитаров леса».
Конечно, в отличие от бессловесной фауны, наши изучаемые подопечные — неплохие психологи и философы, умеющие обосновать свою роль гегемона и подавить способность еще трепыхающейся пищи к сопротивлению с помощью привлекаемого ресурса другой пищи, оставленной «на потом».
Как только облюбованная снедь (например, остатки выживших производственников) пробует сопротивляться – сразу раздаются голоса: «Не поддерживайте этих мироедов — это и есть ваши ближайшие враги-кровососы, это они, капиталисты проклятые, виноваты во всех ваших бедах, это они жрут свою сладкую булку под одеялом, это они не хотят делиться с вами и только с вами! А мы здесь вообще ни при чем, мы только за справедливое распределение доходов».
«Ату их!» — начинает орать пища, оставленная на потом, а пока исполняющая роль возмущенной общественности. Снедь под эти крики радостно добивают, а останки ее делятся по-братски между братьями-шакалами. И сломать этот тренд некому и незачем. Потому что везде и всюду сидят сынки-братья-кумовья-друзья «кого надо». Экологические ниши заполнены суррогатными личностями, не способными выполнять функции, которые от них требует их место работы или службы.
Эти существа никогда не умели работать и не имеют представления обычно ни о чем, кроме как о проедании чужих денег. Их кормовой ресурс валялся на земле и его нужно было только вовремя глотать и качественно переваривать, ну и, как же я забыл, еще отгонять других таких же от дармового корыта.
Но проблема остается – воспроизводство кормовой базы внутри нашей экосистемы никто и не думает поддерживать. А значит — пригодную для потребления биомассу нужно или как то завлекать (ну хотя бы яркими перьями) и уже на месте свежевать и разделывать, или хотя бы брать в долг, чтобы обеспечить для элиты привычное калорийное питание.
Иначе – гарантированный каннибализм, то есть поедание себе подобных. И он уже начался, хоть и вяло, так как чистоту «эксперимента» частично купирует внешняя подкормка, регулярно поступающая от импортных кредитных организаций в виде выгодного «удачного» размещения очередных траншей очередных облигаций очередного внешнего займа.
Бритва Хэнлона всегда побеждает бритву Оккама
Опять же в соответствии Tragedy of the common, любая халява, хоть с неба свалившаяся, хоть заемная — есть субстанция конечная. И тогда у падальщиков будет два выхода: уменьшить свое количество до реальных размеров кормовой базы (вплоть до полного своего вымирания), либо занять другие экологические ниши — стать хищниками или травоядными, опять же с резким падением численности.
Еще можно вплавь или, встав на крыло, долететь до англо-саксонщины, где, впрочем, тоже нужно будет переквалифицироваться и мыть сортиры, потому что все места управдомов давно и прочно заняты титульными остапами бендерами.
И другого выхода для наших гиен нет. Никакого. Какие национальные костюмы они носят, на каком языке изъясняются, какие песни поют, получают кредиты или эмитируют облигации, кричат на площадях или в парламенте — не имеет ни малейшего значения. Они совершенно и окончательно неконкурентноспособны в уже изменившейся среде.
Если чиновник воровал 20 лет, то хорошего производственника/бизнесмена/крестьянина из него не выйдет. Итог будет один и тот же — экстерминатус (исход) элиты, замена местной архаичной и суррогатной фауны на пришлую, более физиологичную, то есть приспособленную к выживанию в условиях агрессивной среды обитания, и обогащение других экосистем экзотическими видами из нашего национального заповедника.
Выводы
- Элита как явление есть продукт абсолютно объективной сегментации живых существ в природе.
- Характеристики элиты определяются условиями обитания. Изменяются условия обитания – изменяются требования выживания – изменяется и элита.
- В настоящее время наше высокотехнологическое общество развивается не по широко пропагандируемым гуманистическим, а по вполне зоологическим правилам развития, присущей дикой природе.
- Все вышеперечисленные законы природы полностью объективны, так же, как и закон всемирного тяготения, и они (закон всемирного тяготения and etc) не изменяются по желанию homo sapiens .
Оставить комментарий