Мы — племя в горной котловине?

Группа, анализировавшая бюджет Риги (краткие результаты анализа можно посмотреть здесь), предприняла попытку восстановить стратегию развития города — как эта стратегия вырисовывается из бюджета. Основной диагноз — «хроническая ситуация низкой напряженности». Что стоит за этими словами и почему такая ситуация могла сложиться, рассказано в интервью газете «Вести».

Наталья Севидова, 15 июня 2009 («Вести Сегодня» № 118)

Почему, будучи в Европе, Латвия оказалась в изоляции от мира

Экономисты и ученые из компании Business Matrix из Института транспорта и связи по инициативе партии ЗаПЧЕЛ собрали рабочую группу, которая проанализировала бюджет Риги. Это было непростым делом, потому что бюджет — это совокупность десятков документов и тысяч позиций: налоговые и неналоговые поступления, финансирование департаментов и проектов, расходы и кредиты.

Руководителем группы стала экономист Елена Бреслав. Мы не будем сегодня вдаваться в детали, которые открылись экспертам в разных аспектах исследования. А вот общее состояние экономики города эксперты охарактеризовали как «хроническую ситуацию низкой напряженности». Это означает, что ситуация неприятно стабильна, но не настолько тяжела, чтобы кто–то что–то предпринимал.

Однако эта шаткая стабильность скоро рухнет из–за недобора налогов и новых волн увольнений — летом и зимой. Если налоги не будут снижены, бизнес в стране останется замороженным. Далее, прогнозируют эксперты, Латвия может потерять экономическую независимость и перейти под внешнее управление. Соответственно, и бюджет Риги претерпит существенные изменения.

«Вести Сегодня» попросила Елену Бреслав прокомментировать некоторые выводы руководимой ею рабочей группы.

— Елена, если на уровне рижского самоуправления можно говорить о «низкой напряженности», то в стране–то она стремительно нарастает. Правительство Домбровскиса действует радикально…

— То, что правительство решилось срезать пенсии, пособия и зарплаты, как ни странно, позитивный шаг. Это усилит недовольство и добавит в общество энергии, которой оно сейчас лишено начисто.

— Вы мне можете объяснить латвийский парадокс — во всем мире из–за кризиса снижают налоги, стимулируя экономическую активность, а у нас упорно все делают наоборот?

— Латвийские политики и предприниматели отличаются удивительной особенностью — на все что угодно они реагируют повышением цен. (Налоги это тоже один из видов цены.) Такого действительно нет нигде в мире. Это какая–то мистика. Я не могу это объяснить ничем иным, кроме как «стилем». Стиль есть в моде, в искусстве, но есть и, скажем, в зоологии. Например, только в Новой Зеландии и Австралии живут сумчатые.

— Австралия — континент, отделенный от остальной суши океанами. И там, конечно, эволюция флоры и фауны может идти немного иначе. Но Латвия — крохотное государство в Евросоюзе. Каким образом ей удалось выработать свой уникальный стиль?

— Латвия поразительным образом превратилась в изолированную территорию. Сработали два связанных фактора. Первый — националистическая идеология и неприязненное отношение к чужакам, даже просто к приезжим. Маленький пример: в ходе предвыборной кампании в Рижскую думу на полном серьезе обсуждалoсь введение различной стоимости проезда в общественном транспорте для рижан и приезжих. Это абсурд.

Вторым фактором изолированности являются налоги. У нас есть такая поразительная вещь, как НДС на транзит. Практически повсеместно транзит налогами не облагается: въехал — выехал, все закрыли и перезачли. У нас же грузовик въехал, НДС заплатил, выехал, и мы возвращаем ему НДС обычным порядком — через долгие месяцы, после многих бюрократических заморочек. По своему смыслу такие налоги идентичны горной гряде или широкой реке. Платить за переправу, за тоннель или вносить таможенную пошлину или описанный НДС — с точки зрения экономики абсолютно все равно. И вот такая налоговая система в сочетании со своеобразным менталитетом превратила нас в маленькое племя в горной котловине — с нами трудно контактировать.

— Но позвольте, мы давно уже принимаем законы, спущенные из Брюсселя. Как же нам удалось выбиться из общего строя?

— Мы как–то ехали с мужем на машине, и я его спросила: здесь есть левый поворот? Он говорит: нет. Потом поправился: поворот есть, но платный. То же самое с Евросоюзом. Выбиться из общей системы можно, но дорого. Нынешнее состояние нашей экономики — видимые наконец последствия той не всегда заметной платы, которую мы вносили все эти годы за создание горной гряды между нами и мировым хозяйством.

— Обострение кризиса может сломать эту гряду? Или в сознании титульной нации настолько укоренены националистические приоритеты, что ради них она пойдет на любые экономические жертвы?

— Мы же с вами учили Ленина и помним «Детскую болезнь левизны». Национализм — это идеология мелких лавочников. Средний класс ждет разорение, мелкие собственники начнут превращаться в пролетариев. А пролетарии интернациональны. Идеология поменяется сама собой.

— Чем внешнее управление грозит рядовому обывателю?

— Да ничем. Внешнее управление чревато серьезными переменами для правительства и бюрократического аппарата. И не более. Голливуд несколько десятилетий принадлежит японцам. Американские фильмы за это время стали хуже, но это связано не с национальностью владельцев, а с творческими потенциями режиссеров.

— Но сохранится ли при новых хозяевах хоть какой–то социальный пакет?

— Под скандинавским правлением, думаете, кто–то откажется от социальной сферы?

— Но мы же для них колония…

— А как они будут перед миром оправдываться, почему дома у них социальное равенство, а здесь плантации и рабство?

— А зачем разоренная Латвия вообще нужна тем же скандинавам?

— Да она им и не нужна. Просто местные заемщики не смогут расплатиться по кредитам. И скандинавские банки будут вынуждены взять собственность вместо денег. А дальше они окажутся перед необходимостью решать, что делать со счастьем, которое на них свалилось. Им придется выдвигать ясные, четкие бизнес–идеи.

Но и участники группы, и я как ее руководитель отнюдь не настаиваем на обязательности сценария перехода под внешнее управление, тем более под конкретно скандинавское. Это только один из вариантов. А вот что нужно обязательно — это включение Латвии в международное разделение труда.

Наше бесспорное преимущество — географическое положение, чего не скажешь о той же Скандинавии. Поэтому самый быстрый рост можно обеспечить, развивая здесь транзит. Латвия очень мала, и даже одной ведущей отрасли будет достаточно, чтобы сформировать точки роста. Все остальное поднимется вокруг.

И здесь встанет другая проблема — проблема уровня управления. Речь идет не о потере квалификации латвийских менеджеров, а о катастрофическом ослаблении, если можно так выразиться, их боеспособности. Предположим, вы в молодости танцевали, потом забросили — и через тридцать лет оказались на танцплощадке. Ну так получилось. Мозгами вы помните, что делать и как двигаться, но телом на это уже не способны. Многие наши менеджеры находятся в аналогичном, совершенно растренированном состоянии. Они не готовы к каждодневной и, главное, результативной работе. Ведь работа — это то, что приносит результат. А если ты весь в мыле, а результат нулевой — это, простите, физзарядка.

— Как же это получилось при рыночной–то экономике?

— Многолетнее накачивание экономики деньгами привело к тому, что результат бизнеса стал восприниматься сугубо в денежном эквиваленте. На самом деле решение давнего спора о цели бизнеса — бабки или не бабки? — очень диалектично. Цель бизнеса — не деньги. Но и не продукт. И уж тем более не деятельность. Целью бизнеса является делать какой–то продукт эффективно. Поэтому неэффективный бизнес обречен.

С этой точки зрения проект «Латвия» оказался неэффективным.

— Мы не смогли конкурировать с другими странами?

— А зачем конкурировать? На глобальном уровне это неразумно. Надо находить свое место в международном разделении труда, раз уж его потеряли. Так что возрождение транзита — а еще лучше и других отраслей — необходимо и закономерно.

— Вы говорили о дефиците энергии в обществе. Он складывается из апатии отдельных людей, которые растеряны, подавлены и не знают, как действовать в новых условиях.

— Изолированность страны зеркально отражается и в поведении ее жителей. Наши земляки потеряли навык ориентации в чужих потребностях. В чем суть рыночной экономики? Я делаю что–то, что поможет решить другому человеку какую–то его проблему, и он готов за эту помощь заплатить. В кризисе человек первым делом должен себя спросить, что он умеет делать такого полезного, за что другие люди готовы будут ему платить. И после этого без всякого гонора и амбиций, криков о дипломах и заслугах, браться за это дело. Сейчас нет той работы, к которой многие за эти расслабленные годы привыкли. Точнее, нет тех должностей. Но реальная работа есть и будет.
Легких путей выхода из кризиса нет. Но потенциально благоприятные варианты все же есть.

— Спасибо за беседу.

Участники группы: