Пожалуй, самая личная из моих статей. Описанные события были связаны с искренними переживаниями. Но эмоции привели к очень конкретным экономическим суждениям.

Е. Бреслав. Статья опубликована на портале rus.delfi.lv 03 февраля 2009 г.


Прошлой осенью у нас обокрали хутор. Кража была обидной и удивительной одновременно. Обидной — потому что вынесли не только всю бытовую технику, но и кучу утвари — пару одеял, вилки-ложки, старый чайник. Удивительна же она была тем, что просто так в этом месте оказаться не мог никто. Хутор расположен в отдаленном месте, до конца не отремонтирован и снаружи выглядит как старая хата. Да и внутри все достаточно просто. Так что обнаружить там холодильник можно было, только прижавшись лицом к стеклу. Должен был быть наводчик. Местный? Почти невероятно — нравы там деревенские, правильные, у своих не берут. Чужой? А как он там оказался?

Приехала полиция, поохала, сняла отпечатки пальцев (не нашла, воры были в перчатках). Посочувствовали и уехали. Мы, конечно, расстроены были сильно. И дело даже не в материальном ущербе — он не так уж и велик, а в знакомом большинству обворованных чувству оскверненности дома и беззащитности перед ворьем. Грабители представлялись наглыми, сытыми бандитами — некими преемниками Бонни и Клайда.

Прошло несколько месяцев, и вдруг муж, кладя телефонную трубку, поворачивается ко мне с потрясенной физиономией. «Душа моя! — говорит он. — Ты ни за что не угадаешь, кто звонил! Полиция! Не поверишь — они нашли и воров, и украденное!»

Приехали в полицию — изымать и опознавать имущество. В ожидании машины инспектор пожаловался на то, что с нового года выделяют на бензин только 50 л в месяц, а у него — 5 округов, и средняя поездка — 50 км в одну сторону.

…Злочинца вывели из СИЗО. В наручниках. Он оказался худеньким парнишкой, вежливым и перепуганным. На улице мороз, а он был обут в резиновые сапоги. Сапоги моего мужа — но мы об этом не сказали. Обреченно повторял: «Я очень сожалею». Наверное, его кто-то этому научил. Как научил украсть — сосед гостил недалеко от нашего хутора и по вечерам изучал окрестности.

Но сути дела это не меняло. А суть заключалась в том, что он и его приятели НИЧЕГО НЕ ПРОДАЛИ. Половина награбленного хранилась в сарае, вторая была раздарена приятелям. Нас предупредили, что собирать придется по частям.

После сарая первым пунктом остановки был двухэтажный дом — такой старый и ветхий, что я не поняла, зачем мы сюда приехали. Выглядел он абсолютно нежилым: половина окон выбита, стены из обшарпанных досок, входной двери нет. Но в доме жили: половина нижнего этажа, из двух маленьких комнаток, отапливалась печкой, и в махонькой, неимоверно грязной кухне завтракали (точнее, закусывали) две тетки самого подходящего к обстановке вида. Одна из них оказалась матерью нашего злочинца — и именно ей он привез украденную утварь и одеяла. Мы не стали их забирать. Полицейские нас поняли. Кстати, работали они очень толково и доброжелательно — мы, привыкшие судить о полицейских по дорожной полиции, были очень тронуты.

С приятелями парнишки было просто — им объясняли, в чем дело, и они, кто ворча, кто молча отдавали полученное. Один из них выглядел так, как будто накануне валялся навзничь в грязи — но при этом носил в кармане мобильный телефон и время от времени по нему разговаривал. Еще один увез «подарок» к себе в деревню (далеко) и клялся, что к понедельнику привезет куда надо.

Но не нищета и не экономическая депрессия провинции произвели на меня самое тягостное впечатление.

Самым страшным мне показалось то, что НИ ОДИН из встреченных нами людей не годился в работники. Ни в одном доме не было ни газет, ни книг, ни телевизора. Это были в чем-то даже неплохие люди — если не добрые, то незлобивые, не жадные (парадокс, учитывая кражу, но именно так), терпеливые. Но у них нет каких-то основных, базовых качеств, которые делают человека пригодным к работе вообще и к работе в коллективе в частности. Не могу составить исчерпывающий список этих качеств (буду признательна за любые мнения) — но не чувствуется в них ни организованности, ни работоспособности, ни подтянутости, ни сотрудничества, ни здравого смысла, без которых настоящей работы просто нет.

В этих краях бесполезно создавать рабочие места — их жители все равно для них не годятся.

И что делать? Только глушить водку и ждать смерти. И вот это — настоящая трагедия.

На ее фоне исправительная колония, где чему-то научат, что-то заставят делать, будут как-то кормить и присматривать и с кем-то можно будет поговорить — едва ли не спасение.

А теперь посмотрим на эту ситуацию с государственных позиций. На фоне бесконечных дебатов о том, куда направить получаемые кредиты сокращение финансирования полиции — мера поразительная. Поразительна она своей недальновидностью. Потому что безработица ВСЕГДА приводит к росту преступности. Из истории известно, что пик ее приходится примерно на пятый год после начала серьезных перемен (1946-й и 58-й год, 91-й и 96-й и т.д.) — требуется время на организацию. Кто будет этому противостоять? Не хочется высказывать домыслы о том, что при слабой полиции организация пойдет быстрее и проще. Лучше уж думать о том, что наши государственные мужи просто озабочены школярской справедливостью: урезать — так всем, делить пирожки — тоже на всех.

Второе — это образование. Возможно, это утверждение прозвучит цинично, но тех самых базовых навыков, которые нужны для общего дела, сейчас не хватает почти везде — и среди топ-менеджеров тоже. Мне уже доводилось высказывать мысли о том, что категорически необходимо сделать часть высшего образования государственным и бесплатным — с тем, чтобы можно было принимать по конкурсу и гнать взашей. Но зато воспитать толковых инженеров и руководителей.

А пока уровень образования будет падать — у нас будут расти вот такие злочинцы: незлобивые, терпеливые, которые очень сожалеют. По-настоящему же им нужно жалеть не о том, что украли — а о том, что ни на что другое они непригодны. Только сами они этого не понимают.

Education & police 02_09