Еще одна публикация, связывающая финансовый и реальный секторы экономики. Но тут основные мысли касаются причин неплатежей и возможных сценариев развития. К сожалению, самый привлекательный сценарий предполагает совершенно определенные внешние условия — и если они не будут выполнены, он останется недостижимым.

Александр Ивантер, заместитель главного редактора журнала «Эксперт». Сергей Журавлев, автор «Эксперт Online», «Эксперт»

Кризис конца 90-х не пощадил население и банки, зато позволил реальному сектору быстро перейти к росту. Нынешний кризис в гораздо большей степени модерируется государством. Это гасит шоки для населения и банков, но тормозит формирование посткризисной волны роста в промышленности.

Одиннадцатая годовщина дефолта 1998 года — удачный повод сопоставить кризисные эпизоды 1997–1999 и 2008–2009 годов. Количественные сравнения интенсивности падения «финансовых» и «реальных» макроэкономических переменных (см. таблицу) в тот и нынешний кризисы позволяют заключить: прошлый кризис ударил сильнее по населению, чем по бизнесу, тем дав последнему возможность быстро развернуть рост и устойчиво гасить потери населения. Нынешний кризис, благодаря усилиям властей, гораздо более щадящ для населения и банков, а вот реальный сектор чувствует себя хуже — низкая или отрицательная рентабельность, кредитный голод, дороговизна заемных денег, дефицит госинвестиций оставляют немного шансов на воспроизведение экономического бума, последовавшего за дефолтом десятилетие назад.

падение экономических индикаторов

(нажмите для увеличения таблицы)

Калькуляция потерь

При всей болезненности потерь фондовых игроков и граждан от падения рынка акций и девальвации рубля нелишне будет напомнить, что 11 лет назад масштабы российского валютно-финансового катаклизма были существенно больше. Тогда рубль упал к доллару почти в четыре раза, сейчас — только на треть (причем с февраля нацвалюта пошла в рост и уже отыграла заметную часть падения). Кульминационная фаза девальвации 1998 года (с 17 августа по конец сентября) уценила рубль в 2,5 раза, тогда как в ходе собственно управляемой девальвации нынешней зимы (с 11 ноября по 23 января) рубль был опущен к доллару лишь на 25%.

Возьмем теперь фондовый рынок. Здесь замеры глубины «ям» тоже не в пользу нынешнего кризиса. Судя по индексу РТС, рынок за девять месяцев нисходящего тренда — с мая 2008−го по январь 2009 года — упал на 80% (в пять раз). Тогда как в конце 90−х накопленная величина спада с августа 1997−го по сентябрь 1998 года составила 91% (рынок упал в 11 раз). Тогда застрельщиком 14−месячного «медвежьего» тренда стало падение бирж Таиланда, Индонезии, Филиппин и Кореи, вторую волну погнал в октябре того же года Гонконг, так что сам августовский дефолт по ГКО и девальвация рубля уже мало что смогли добавить к этой фондовой драме.

Посмотрим, как себя вели вклады населения в банках. Формально накопленные номинальные величины сжатия рублевых депозитов равновелики — за полгода, с мая по октябрь 1998 года, вклады граждан в рублях сократились на 22%. На столько же снизилась величина вкладов с сентября 2008−го по январь 2009 года. Однако не надо забывать, что в 1998−м, в отсутствие системы страхования вкладов, масса депозитов просто зависла в банках-банкротах, и люди при всем желании не могли вытащить эти деньги (только по шести проблемным банкам из первой десятки были приняты решения о переводе депозитных обязательств граждан в Сбербанк). К тому же если прошлой осенью эпизод панического «бегства от депозитов» ограничился одним октябрем, а уже с ноября после принятия целого ряда щедрых мер по поддержке банковской системы развернулся процесс валютизации депозитов (всего с сентября по март валютные вклады населения выросли на 82%), то в 1998−м быстро сокращались и валютные депозиты — в долларовой оценке они усохли больше чем наполовину. Если же вдобавок вспомнить о том, что дефолт и девальвация запустили тогда форменную гиперинфляцию (за год после 17 августа 1998 года потребительские цены выросли в 2,2 раза; сравните: за год с прошлого августа — меньше чем на 12%), то станет ясно, что прошлый кризис гораздо сильнее ударил по сбережениям населения, чем нынешний.

Аналогичный вывод можно сделать, анализируя масштабы падения текущих доходов. Сжатие реальных доходов и зарплат началось задолго до 17 августа, фактически еще с января 1998 года, — правительство и ЦБ, пытаясь сдержать давление на курс рубля, начали жестко зажимать денежную массу, спровоцировав очередной виток спада производства. Всего же с начала 1998−го по весну 1999 года реальные доходы населения сократились на 30%, а реальная зарплата — на все 40%. Сжатие потребления (мы его сопоставляем здесь по показателю реальных розничных продаж) оказалось существенно меньшим — всего 14%, так как было сдемпфировано проеданием сбережений.

В нынешнем кризисном эпизоде картина с доходами и потреблением кардинально другая. Реальные доходы с прошлого августа по январь нынешнего года просели лишь на 3% (считая по тренду этого показателя, предварительно очищенного от влияния сезонности), а с февраля вышли на плато с некоторыми признаками роста. Реальная зарплата, хотя и продолжает понемногу съеживаться, в июне была меньше предкризисного сентябрьского максимума только на 5%. С завершением осенне-зимней девальвации рубля, откусившей от реальных потребительских расходов 6,6% (это снижение сезонно скорректированного оборота розничной торговли с ноября по март), сокращение реальных розничных продаж почти приостановилось: июль к марту — всего 2%, да и то, видимо, за счет того, что массу народу выгнали в частично оплачиваемые отпуска.

Причина такого терапевтического снижения доходов и потребления в нынешний кризис лежит на поверхности — это социальный фокус антикризисной программы правительства, направленный в значительной степени, выражаясь марксистскими формулами, на поддержку «труда» (включая административные меры по недопущению высвобождения занятых, поддержку безработных и пенсионеров), а не «капитала», по крайней мере промышленного капитала— банки-то залили госденьгами, рассчитывая (как выяснилось, почти безосновательно) на трансляцию этой поддержки реальному сектору в виде кредитов.

А что же реальный сектор? Здесь ситуация весьма драматична. Хотя спад промышленного производства остановился еще весной и в июне-июле здесь наблюдается все более отчетливый рост (подчеркнем, речь идет об усредненном уровне выпуска — есть быстро растущая пищевка и тяжело стагнирующее, за редкими исключениями, машиностроение), падение инвестиций в основной капитал продолжается, что не позволяет говорить об устойчивости нынешнего оживления. Инвестиции начали съеживаться еще прошлой весной и за 14 месяцев усохли уже на 21% — это больше, чем в течение последней волны экономического спада конца 90−х. Очень тяжелая ситуация в строительстве, где кульминация кризиса еще не пройдена. Если в нынешнем году за счет достройки ранее начатых объектов вводы жилья сократятся совсем не сильно (в пределах 10%), то в 2010 году нас неизбежно ждет сильнейший провал вводов — по оценкам, до 30–35 млн квадратных метров (докризисный максимум 2008 года — 64 млн квадратов), — это откат к отметкам середины 90−х.

Рентабельность производства остается невысокой, а для многих предприятий и вовсе отрицательной. Хотя реальная зарплата и падает, а с учетом выросшей безработицы трудовые издержки сократились довольно-таки прилично, все же доля их в ВВП до сих пор не откорректировалась. Ведь и ВВП тоже не стоит на месте, а падает. Реальное снижение фонда зарплаты в экономике (учитывая коррекцию реальной зарплаты на одного работающего и рост безработицы) в июне по отношению к максимуму в августе прошлого года составило около 10% в сезонно скорректированных показателях, и ровно такое же сокращение постигло ВВП. Более того, вплоть до мая относительные трудовые издержки продолжали расти, и лишь в самое последнее время их рост, кажется, приостановился. При этом майский уровень фонда оплаты труда на единицу ВВП был на 6,3% выше среднего за 1998 год, валовая прибыль предприятий — то есть ресурсы, из которых они могут оплачивать процент по кредиту, формировать собственные оборотные средства и инвестировать, — соответственно, снизилась. Этим, казалось бы, небольшим изменением (но таково оно только в среднем, в отраслях же, наиболее серьезно задетых спадом, все намного хуже), собственно, и объясняется продолжающийся рост неплатежей по банковским ссудам.

В то же время процентные издержки (цена привлечения капитала) мало того что стали реально положительными, так еще и растут в условиях снижающейся инфляции и ажиотажного спроса банков на рублевые депозиты, подпитываемого ожиданиями дальнейшей девальвации рубля. И это оказывает угнетающее влияние не то что на инвестиции, но даже и на текущее производство. Ведь возможность финансировать оборотный капитал из собственных средств резко сузилась, а кредит становится все менее доступным.

Быстрых внутренних источников повышения рентабельности и прибыли пока не видно. Для сокращения издержек, связанных с привлечением капитала, надо бы по-хорошему добиться от банков списания части долга предприятиям (в 1999 году эту «работу», заодно сильно уценив издержки, сделала сильная инфляция), то есть как бы устранять последствия взлета реального процента, и как-то привести цену вновь привлекаемых банками депозитов в соответствие с упавшей инфляцией. Но как это сделать в условиях сохраняющихся ожиданий девальвации — непонятно. Снижение ставок ЦБ, за которое ратуют многие, проблему не решает никак. Напротив, перебор с этим «лекарством» способен только разогнать ожидания девальвации.

Возврата не будет

Так что же в итоге вытянет нас из кризиса? Если говорить о быстром восстановлении, то принципиально есть только две модели роста, обе они предполагают определенное сочетание внешних условий, и, стало быть, запуск любой из них зависит не совсем от нас. Это:

  1. вариант 1999 года — экспорториентированный рост с резким сокращением бюджетной поддержки потребления, обрушением курса рубля и импорта. Фактически именно такой сценарий — новый виток девальвации, обрубающей импорт и запускающей инфляцию, «зачеркивающую» издержки и долги, — подразумевают предложения Анатолия Аксакова и его сторонников (подробнее см. «Холостой выстрел» в прошлом номере «Эксперта»). Данный сценарий предполагает подъем мировой экономики и рост внутреннего спроса, продолжение которого вызывает определенные сомнения по мере свертывания программ стимулирования, дабы расширение производства не уткнулось в ограниченный внутренний спрос. Как уже отмечалось, этот вариант чисто теоретический. Чтобы он реализовался, нужна определенная готовность общества к шоку — чтобы принять «ужасный конец», оно должно быть «измотано» предшествующим «бесконечным ужасом» (как было в конце правлений Горбачева и Ельцина), чего, конечно, — будем объективны — сейчас нет. Стало быть, сколь бы настойчиво ни работали «аналитики» над подготовкой почвы для валютных атак и набегов на банки, все же повторное сочетание условий, характерных для 1998 года, маловероятно;
  2. вариант 2006–2007 годов — рост рентабельности при высоких и растущих трудовых издержках. Это предполагает не просто дорогую, но и дорожающую нефть (а по возможности и металлы) либо (а в идеале — и то и другое) еще и размораживание зарубежных рынков капитала, низкие ставки там в сочетании со стабильным или укрепляющимся рублем, еще сильнее удешевляющим зарубежные займы.

В обоих вариантах уповаем все же на внешние рынки как главный движок вытягивания нашей экономики из рецессии. Можно, конечно, попытаться осуществить «перезагрузку» антикризисной программы, модифицировав на китайский манер бюджетный стимул с поддержки потребления на госинвестиции (в инфраструктурное и жилищное строительство, оборонзаказ и т. д.). Однако эффективность такого маневра не вполне очевидна. Инфраструктурные строительные мощности у нас и так сейчас сильно загружены, а рассчитывать на организацию больших «трудовых армий» из рядов нынешних безработных довольно наивно.

Ну и наконец, третий сценарий — при сохранении нынешних умеренно благоприятных внешних условий он, очевидно, тоже существует — это неторопливое восстановление со столь же медленной коррекцией издержек: трудовых — за счет инфляции и свертывания бюджетного стимулирования, процентных — по мере гашения ожиданий девальвации и банковской паники (второе — после прохождения пика неплатежей по ссудам) и прекращения дефляции в ценах недвижимости. В общем, в любом случае, если избежим втягивания в новую паническую волну финансовых потрясений (в части девальвации она может быть только рукотворной), то, похоже, теперь должны «всплывать» с той или иной скоростью — в зависимости от везения. Так или иначе, преодоление последствий кризиса, быстрое или медленное, предполагает все же какие-то позитивные импульсы со стороны внешней среды. Рассчитывать же, что российская экономика сможет восстанавливаться независимо от того, что будет происходить в мире, на наш взгляд, вряд ли приходится.