Основные понятия «аналитической стратегии»

В преддверии Первой Мировой Войны и особенно позднее (как реакция на нее) появилась альтернативная теория стратегии, которую по аналогии с шахматами следовало бы назвать «гипермодернистской». В противоречии с общепринятой точкой зрения, мы ни в коем случае не относим к стратегическому «гипермодернизму» «глубокую операцию». Маневр подвижными войсками (а именно это, по сути, и есть «глубокая операция») представляет собой развитие классических шлиффеновских идей на новом технологическом уровне: и Г. Гудериан, и Б. Лиддел-Гарт стремились разрешить «кризис аналитичности», но никак не собирались выходить за пределы «аналитической стратегии».

Создание «гипермодернистской стратегии» следует связывать с именами теоретиков воздушной мощи — Дуэ и Митчела, и в значительно большей степени — с деятелями революций — Лениным и Гитлером. Следует признать, что «гипермодернисты» очень тонко чувствовали ограниченность «аналитической стратегии» и ее глубочайший кризис, вызванный позиционным тупиком Первой Мировой Войны. Выводы, которые они сделали, оказались, однако, малоприемлемы.

Суть «гипермодернистского» подхода к стратегии состоит в последовательном и намеренном нарушении неписанной заповеди: сражения ведутся армиями и против армий [3]. «Гипермодернисты» ставили своей целью «революционную тотальную войну», «войну до предела», войну даже не с самим мирным населением страны противника, но с условиями его выживания. Это было доведение до абсурда теории примата армии над социумом[4].

Именно «гипермодернисты» придали сначала Гражданской войне в России, а затем Второй Мировой Войне столь зверский характер[5]. Отметим, все же, что они по крайней мере были последовательны, обвиняя «аналитическую стратегию» в ханжестве: вероятно английская блокада Первой Мировой Войны погубила не меньше немецкого мирного населения, нежели стратегические бомбардировки Второй.

Гитлер оказался едва ли не единственным лидером, с самого начала строившим свои действия на «гипермодернистской стратегии» — в то время как все остальные приходили к ней под воздействием реалий войны. Первым «гипермодернистским» действием Гитлера явилась его расправа с союзниками — Штрассером и Ремом, сразу после прихода к власти. Впрочем, вскоре у фюрера объявился достойный ученик — каудильо Франциско Франко. Не будучи ни одним из лидеров Мятежа, ни даже просто фашистом, этот хитрый политик умудрился, воспользовавшись гибелью Мола и остальной фашистской верхушки, обеспечить контроль над ключевыми постами в армии. После чего он ловко выдоил из немцев и итальянцев силы, необходимые ему для победы — и улизнул от абсолютно ненужного ему участия во Второй Мировой войне. Однако и этот пример не может считаться доказательством возможности построить с помощью «стратегического гипермодернизма» мир, лучший довоенного. Несмотря на демонстрацию «национального примирения» и почти прекратившийся к 50-м годам террор, еще четверть века, до середины семидесятых, Испания оставалась даже не «задворками Европы», а просто неким анклавом, выпавшим из мировой политики и культуры. Мертвой страной. Вряд ли, однако, при победе республиканцев атмосфера в Испании оказалась бы лучше — и Оруэлл, и Хэмингуэй хорошо это показали. Но ответственность за смерть прекрасной страны несут не только фалангисты, республиканцы и «зловещий» Сталин. Наверное, основная вина лежит на лидерах Франции и Англии — демократических государств, принявших на вооружение логику «гипермодернистской стратегии» еще до формального начала Второй Мировой войны. Ибо любая «сверхцель», будь то Мировая революция, Третий Рейх арийской нации, «торжество великих принципов демократии» или «мир для этого поколения любой ценой» — все они упираются в это понятие: «любой ценой».

Сомнительную честь сознательного и взвешенного использования «гипермодернистской стратегии» во Второй Мировой войне делят с Германией и СССР Соединенные Штаты Америки. Сам факт создания еще до войны тяжелых стратегических бомбардировщиков, пригодных для разрушения промышленной инфраструктуры и уничтожения гражданского населения, но абсолютно бесполезных на поле боя и в оперативном тылу фронта говорит о том, как и против кого намеревались вести войну США. Если атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки можно попытаться оправдать стремлением принудить противника к быстрейшей капитуляции и тем самым избежать потерь при вторжении на Острова, то разрушение Дрездена 13 февраля 1945 года, когда погибли 130 000 мирных жителей не имеет даже подобного сомнительного объяснения.

Особняком между обеими школами ведения войны — классической и революционной — стоят два крупнейших стратега середины XX столетия — Э.Манштейн и И.Ямомото. Оба они были слишком традиционно воспитаны, чтобы принять на себя грязь «революционной» войны, нарушающей все законы, божеские и человеческие. Оба они были слишком азартны, чтобы до конца согласиться с незыблемостью правил «аналитиков», обрекающих их страны на поражение.

Во Второй Мировой испытание прошли обе школы стратегии. «Аналитики» доказали, что в современной войне можно с минимальными потерями красиво добиваться значительных результатов. «Гипермодернисты» продемонстрировали, что вся эта «красота» бессильна перед реалиями тотальной войны.

С точки зрения долговременных интересов социума «революционная стратегия» самоубийственна. Возможно, французское руководство поступило правильно, когда летом 1940 г. отказалось «призвать народ» и развернуть «революционную войну» против победителя, войну, ставкой в которой было бы само существование нации. Вейган и Пэтэн решили, что «проиграть по правилам» лучше, чем выиграть в «игре без правил».

В наше время господства оружия произвольного радиуса поражения использование стратегического «гипермодернизма» невозможно, что вновь пробуждает интерес к классической стратегии, к искусству побеждать с минимальными потерями.

Базовые понятия

Аналитическая стратегия адекватно описывается в формализме классической теории систем Л. фон Берталанфи.

Под системой понимается любая совокупность элементов с положительной энергией связи и/или положительной корреляцией движения. Государство, оперативная обстановка, линия фронта, танковая дивизия, совокупность проектов истребителей одного класса (реализованных и нереализованных), военная операция, рассматриваемая, как совокупность ситуаций и связей между ними, — примеры систем.

В общей теории систем известно несколько сотен определений структуры (в целом, семиотически эквивалентных). До последнего времени большинство специалистов придерживалось взгляда на структуру, как на совокупность связей, отношений между элементами. Альтернативная формулировка, выдвигающая на первый взгляд динамическое понятие взаимодействия было предложено в начале 60-х годов В. Свидерским. Желание связать теорию систем с классической (марксистской и домарксистской) диалектикой заставляет переписать определение В.Свидерского в терминах противоречий: будем называть структурой системы совокупность противоречий, как внутри нее, так и между системой и окружающей средой[6].

Структура системы подразделяется на внутреннюю и внешнюю. И та, и другая зависит от уровня исследования, на котором мы рассматриваем систему (так, «человек» есть совокупность атомов на физическом уровне, молекул на химическом, органов на биологическом, и т.д.) Заметим, что, если речь идет об оперативной обстановке или позиции, система коммуникаций всегда представляет собой важнейший элемент структуры (коммуникации есть первичный структурный фактор позиции).

Поведение систем подчиняется трем законам структуродинамики: наличие у системы структуры на определенном уровне исследования представляет собой необходимое и достаточное условие ее движения на том же уровне; размерность пространства структур не убывает в процессе динамики; структура системы устойчива «почти всегда».

Последнее утверждение обозначает, что время жизни каждого структурного фактора сравнимо со временем жизни системы.

Смена структуры системы называется бифуркацией. Математически показано, что вблизи точки бифуркации сколь угодно малые воздействия могут сколь угодно сильно изменить состояние системы и ее динамику.

Назовем сложностью системы размерность пространства структуры. При малой сложности (структурных факторов единицы) единственными бифуркациями системы является рождение и смерть. Такие системы принято называть примитивными. Более сложными являются аналитические системы, проходящие за свою «жизнь» конечный ряд бифуркаций. Наконец, системы, сложность которых высока настолько, что в каждый момент меняется хотя бы один структурный фактор, назовем хаотическими. В рамках современной науки динамика хаотических систем не может ни предсказываться, ни управляться.

Начиная с промышленной революции социум и все его подсистемы (государства, социальные группы, армии) обладают чертами как аналитических, так и хаотических систем.

Во все времена армии стремились к максимальной аналитичности своих структур[7], в то время как структура социума в целом приобретала все больше хаотических черт.

Законы структуродинамики постулируют существование двух основных форм развития системы (во всяком случае, дохаотической). Как правило, в ответ на любое изменение своего состояния система ведет себя таким образом, чтобы скомпенсировать эффект этого изменения. (Данный закон известен в химии как правило Ле-Шателье, в физике — как правило Ленца. Клаузевиц — в применении к динамическим структурам военных операций — называет его законом трения.) В целом закон статического гомеостаза отвечает за устойчивость систем, и в, частности, приводит к чрезвычайно широкому распространению в природе, общественной жизни и на поле брани классических колебательных решений[8].

Альтернативное поведение возникает при взаимодействии систем с разной структурностью. Показано, что в этом случае менее структурная система с неизбежностью приобретает структуру более структурной (закон индукции). К индуктивному поведению относятся все виды автокатализа (в физике, химии, биологии), обучение, все формы центростремительных процессов в социальных системах.

Повторяемость организующих структур вооруженных сил — следствие индуктивных процессов. Вообще индукция «отвечает» за изменчивость систем.

Все поведение системы, определяется, таким образом, диалектикой статического и динамического гомеостаза — Ле-Шателье-процессов и индукции. Суть стратегического руководства войсками мы можем выразить в простейшей форме: командующий индуцирует оперативную структуру, существующую первоначально в его воображении, в реальность.

Это требует, по крайней мере, чтобы психика командующего была системой более структурной, нежели реальная оперативная ситуация. Выполнить это «непременное условие» почти невозможно, собственно, вся военная история полна восхищения немногими гениальными полководцами, отвечающими граничному условию «теоремы об индукции».

Х. Мольтке нашел альтернативное решение, препоручив руководство войной композитной психике Генерального Штаба. К сожалению, его племянник оказался столь далек от «современного Александра», что ему не помогли ни гениальные разработки А.Шлиффена, ни «интеллектуальное усиление», обеспеченное надежной работой аппарата Генштаба.

После Первой Мировой Войны ни один Генеральный Штаб (в том числе — и германский при Беке и Гальдере) чертами Личности не обладал. Тем самым, он был обречен оставаться лишь рабочим органом «пользователя», от которого вновь требовалась индивидуальная гениальность.

Другим, по существу негативным способом обеспечить действенность руководства, была примитивизация реальности: социум редуцировался до государства, государство сводилось к армии, армия к нумерованным полкам, и на всех структурных этажах всячески преследовалась любая индивидуальная активность, поскольку она при любых обстоятельствах усложняло управляемую структуру и снижало надежность управления.

Таким образом, гротескные черты армейской и государственной бюрократии обретают определенный смысл: полководец, если это не Сунь-Цзы, Велизарий или Наполеон, с большей вероятностью выиграет войну, если под его началом будут тупые исполнители, а не яркие творческие личности, знатоки стратегии и военного дела.

С усложнением армии, появлением новых родов войск, наконец, тривиальным ростом численности, должна была проявиться (и проявилась) тенденция к примитивизации организующих структур вооруженных сил. Это неизбежное обстоятельство резко снижала размерность пространства решений и должно было рано или поздно привести к структурному кризису, завязанному на неадекватность управления войсками.

(Пространство решений может быть определено чисто математически — как формальное векторное пространство, в котором могут быть зафиксированы компоненты любого мыслимого состояния системы. Проще, однако, пользоваться интуитивным подходом: зафиксируем исходное и конечное — желательное — состояние системы. Рассмотрим пути, связывающие первое состояние со вторым. Чем больше независимых путей может быть найдено, тем выше размерность пространства решений. Если в какой-то ситуации решение единственно, пространство решений называется вырожденным. Если решения нет вообще, пространство называется сингулярным. Класс решений, при котором пространство решений с каждым следующем шагом уменьшает размерность, носит название воронки. Если пространство решений на дне воронки сингулярно, воронка является фатальной.)

Всякое действие, которое уменьшает размерность пространства решений, является формальной ошибкой командующего.

Назовем ситуацию, при которой все возможные решения обладают свойством эргодичности (то есть, с неизбежностью возвращают нас к исходной позиции), структурным кризисом. Первая теорема о структурном кризисе постулирует невозможность выйти из него за счет «естественной» динамики систем, то есть, опираясь лишь на внутрисистемные ресурсы. Вторая теорема о структурном кризисе утверждает, что всякая неудачная попытка разрешить его провоцирует фатальную воронку. Третья теорема о структурном кризисе гласит, что адекватной формой его решения может быть только инновация — усложнение структуры пространства решений за счет использования внешних по отношению к системе ресурсов.

Искусство войны

Аналитическая стратегия рассматривает цель всякой войны по Б. Лиддел-Гарту: «целью войны является мир, лучший, нежели довоенный (хотя бы только с вашей собственной точки зрения)». В рамках базисных определений может быть предложена более общая формулировка: цель войны есть такое изменение исходной ситуации, при котором увеличивается размерность вашего пространства решений.

Заметим, что война может быть выиграна одной стороной и проиграна другой, может быть проиграна обеими сторонами (обычно именно так и бывает), может быть обеими сторонами выиграна (что случается довольно редко). То есть, если пользоваться аппаратом теории игр, война оказывается игрой с ненулевой суммой.

С формальной точки зрения война может быть рассмотрена как конечная последовательность операций. В рамках теории систем операция есть гомеоморфное подмножество войны, так что в первом приближении законы, описывающие войну и отдельную операцию, сходны. Данный гомеоморфизм приводит к известной повторяемости событий войны во времени, пространстве, на разных иерархических уровнях[9].

Сущностью войны является преобразование ситуации (позиции) от заданной начальной до некоей конечной, соответствующей цели войны. Алгоритм преобразования начальной ситуации в конечную носит название плана войны. Выделение промежуточных целей и соответствующих им промежуточных позиций есть определение оперативных задач. Алгоритм решения оперативной задачи называется оперативным планом. Заметим, что вследствие гомоморфизма операции и войны, операция оказывается игрой с ненулевой суммой[10]!

Поскольку война (и соответственно, операция) есть антагонистический конфликт, обычной является ситуация, когда стороны имеют нетождественные оперативные планы, то есть, стремятся преобразовать одну и ту же исходную позицию в различные конечные. В формальном векторном пространстве позиций можно ввести «расстояние» между позициями и определить оперативное напряжение, как разность векторов конечных позиций в представлении сторон, отнесенная к длине вектора исходной позиции. Легко понять, что чем грандиознее замысел и выше темпы проведения операции (хотя бы одной из сторон), тем больше оперативное напряжение.

Термин «правильные действия» можно понимать интуитивно. С формальной точки зрения правильными являются те действия, которые однозначно переводят исходную ситуацию в заданную конечную, и при этом совместимы с максимальным количеством граничных условий[11].

Принцип тождественности утверждает, что в рамках аналитической стратегии при взаимно правильных действиях равные позиции преобразуются в равные[12]. Это означает, во-первых, что исход войны (или операции) может быть предсказан до ее начала, и во-вторых, что при столкновении равных или близких по силе противников (то есть, во всех практически важных случаях) война не может быть выиграна правильными действиями.

Понятно, что это приводит к необходимости выигрывать, используя действия, заведомо неправильные. В шахматах классиком такой стратегии был Эммануил Ласкер, заметивший как бы между делом: «В равных позициях зачастую возникает необходимость пойти на те или иные ослабления».

Парадоксально, но «аналитическая стратегия» оказывается наукой о том, как добиться оптимального результата за счет ошибочных решений.

Простейшим механизмом нетождественного преобразования позиции является сужение граничных условий, совместных с целью операции. Иными словами, победа достигается за счет максимального использования ресурсов системы[13]. Назовем такие действия экстенсивной стратегией. Она почти никогда не приводит к победе в нашем определении, но часто может гарантировать поражение противника. Стратегический «гипермодернизм» — это экстенсивная стратегия, доведенная до логического предела.

Альтернативой является сохранить требование экономии сил ценой отказа от требования однозначности преобразования позиции. Речь идет о стратегии риска. Красивая и экономичная победа достигается в рамках операции, которая при правильных действиях противника опровергается. Обвиняя представителей «аналитической школы» — А.Шлиффена, Э.Людендорфа, Э.Манштейна и других в авантюристичности и недооценке противника, мы выражаем недовольство оборотной стороной «стратегии риска» — то есть, собственно, риском.

Назовем «показателем риска» частное от размерностей подпространства решений, при котором маневр опровергается противником, и общего пространства решений. Понятно, что если для опровержения вашего замысла противник должен отыскать целую цепочку глубоко неочевидных «ходов», его положение почти безнадежно. В реальном времени, «за доской» он не сможет найти адекватный ответ на тщательно спланированную и просчитанную акцию. Если же весь план рассчитан на единственный ответ противника и не проходит при целом спектре возможностей, показатель риска стремится к единице, и операция не проходит. По Сунь-Цзы: «тот, у кого мало шансов, не побеждает. Особенно же тот, у кого шансов нет вообще».

Учение о позиции

Назовем «позицией» систему взаимодействия вооруженных сил противников вместе со средствами обеспечения боевых действий. Рассмотрим физическое пространство, в котором такое взаимодействие осуществляется. Подпространство, в пределах которого вооруженные силы сторон находятся в боевом контакте, назовем фронтом. Будем пока изучать войну на земле независимо от войны в воздухе и на море; подпространство в этом случае вырождается в поверхность. (Дальность действия артиллерии, не говоря уже о ручном оружии, должна считаться пренебрежимо малой по отношению к длине фронта.) Проекция поверхности взаимодействия сухопутных сил на землю называется линией фронта. Можно считать, что до начала войны линия фронта совпадает с линией границы.

Позицию удобно представить геометрически: как систему, включающую вооруженные силы противников, средства обеспечения боевых действий и физическое пространство фронта. Если речь идет о сухопутных силах, происходит редукция к армиям, сети коммуникаций и линии фронта.

(В самом широком смысле «позиция» есть специфическая подсистема системы «война». Определим физическое время через периодические процессы (смена дня и ночи, движение математического маятника, атомный распад). Определим внутреннее время системы через изменение ее структуры (рождение новых структурных факторов). Можно показать, что синхронизация системы — установление взаимнооднозначного соответствия между физическим и внутренним временем — в общем случае невозможна.

В таком формализме позиция представляет собой систему «война» при фиксированном внутреннем времени[14]. Можно показать, что позиция в узком смысле есть состояние позиции в широком смысле.)

Задачей аналитической стратегии является анализ позиции (рассматривается узкое определение) и определение методов ее преобразования в желательную сторону.

Позиции называются эквивалентными, если при переходе между ними структура системы «война» не меняется. Позиция называется выигрышной, если она эквивалентна конечной позиции, в которой реализуется цель войны. Позиция называется проигрышной, если любое ее преобразование приводит к фатальной воронке. Поскольку война есть игра с ненулевой суммой, позиция, выигрышная для одной из сторон, не обязательно является проигрышной для другой.

Позиции, не принадлежащие к классу выигрышных или проигрышных, называются неопределенными. Мы называем неопределенную позицию равной, если для обеих сторон мощности пространства решений, не ухудшающих позицию, совпадают. В противном случае можно говорить о преимуществе одной из сторон.

Заметим, что сторона, владеющая преимуществом, не обязательно выигрывает, но она всегда может заставить противника проиграть. Вообще, как мы уже отмечали, при корректных преобразованиях класс позиции не меняется: равные позиции преобразуются в равные.

Назовем единицей оценки или, что тоже самое, единицей планирования, максимальную воинскую единицу, структурностью которой мы пренебрегаем на нашем уровне анализа. (Как правило, единица планирования находится на два уровня иерархии ниже рассматриваемой системы: если анализируются действия группы армий, единицей планирования является дивизия, на уровне полка — рота.) «Единица планирования» является стандартной, снабженной всеми необходимыми для ведения боевых действий средствами. Ее боевые возможности описываются функцией, которая может зависеть от внешних условий (местность, погода, геометрия столкновения), но никоим образом не от внутренних параметров[15].

Важнейшим элементом оценки позиции является сведение разнородных вооруженных сил противников к стандартным единицам планирования[16]. Необходимо еще раз подчеркнуть, что стандартное соединение подразумевает стандартное снабжение: иными словами, если у вас есть десять дивизий, потребности которых вследствие особенностей геометрии фронта, состояния коммуникаций или экономической недееспособности государства удовлетворяются на одну десятую, то эти дивизии составляют лишь одну стандартную. Напротив, более совершенное оружие, элитный уровень подготовки, накопленный боевой опыт увеличивает число стандартных соединений.

Боевое столкновение единиц планирования составляет стандартный бой. В рамках аналитической стратегии считается, что такой бой описывается уравнениями Остроградского-Ланчестера, причем коэффициенты уравнения зависят от погодных условий, геометрии и характера столкновения, соотношения сил. Поскольку известно (из боевой практики, а в известной мере — и из уставов) при каком уровне потерь слабейшая сторона прекращает сопротивление, длительность стандартного боя, его ход и исход могут быть с хорошей точностью определены на стадии планирования. В связи с этим аналитическая стратегия не занимается теорией стандартного боя, ограничиваясь статической оценкой позиции и динамикой ее развития (операцией).

При оценке позиции важнейшим фактором является соотношение сил, сведенных к стандартным единицам. Численное превосходство само по себе не означает решающего преимущества, но очень часто ведет к нему.

Здесь необходимо иметь в виду, что в отличие от шахмат, в войне число соединений переменно. Существует армия мирного времени, армия военного времени, резервы первой, второй и последующих очередей. В результате в течение первого месяца войны (а это важнейший для хода и исхода войны отрезок боевых действий) соотношение сил может существенно меняться. Важно, однако, что эти изменения предсказуемы и могут быть учтены заранее. Таким образом, еще до начала войны Генеральному Штабу должно быть известно, в какой промежуток времени от дня мобилизации соотношение сил будет благоприятствовать операциям; искусство планирования в том и состоит, чтобы решающие события состоялись именно в эти дни[17].

Следующий по важности фактор — геометрия позиции или оперативная обстановка. Как правило, геометрия может быть однозначно охарактеризована связностью позиции.

Позиция является тем более связной, чем быстрее может быть проведена переброска «стандартной единицы» между произвольными ее точками. Формально связность участка позиции может быть определена как величина, обратная к максимальному времени переброски единицы планирования в пределах участка. Разбивая позицию по-разному (включая, разумеется, и тождественное разбиение, когда участок совпадает с позицией), получим функционал (отображение пространства функций разбиения на числовую ось связности). Минимум этого функционала назовем связностью позиции.

Эта формулировка выглядит абстрактной, однако, она допускает ясную интерпретацию в обыденных терминах военного искусства.

Связность, очевидно, определяется геометрией фронта и структурой коммуникаций, не пересекающих эту линию[18]. В войнах первой половины XX столетия сухопутные коммуникации могли быть в первом приближении сведены к железнодорожным линиям и немногим магистральным автострадам. «Единица планирования» определена и существует (а, следовательно, и перемещается) только вместе со своей системой снабжения. Таким образом, связность характеризует одновременно и связь позиции с тылом и способность войск, занимающих позицию, к оперативному маневру. Очевидно, что если связность позиции у одной стороны много больше, чем у другой, речь идет о преимуществе, возможно, решающем.

Пункты, при потере которых связность «своей» позиции снижается, обладают положительной связностью. Напротив, если при потере пункта связность позиции увеличивается, связность пункта отрицательна. Пункты, владение которыми резко меняет связность, назовем узлами позиции. Узел, в максимальной мере меняющий связность, назовем центром позиции. (Понятно, что эти определения пригодны как для позиции в целом, так и для любого ее анализируемого участка.)

Прежде всего, формализм позволяет разделить позиции на три основных класса.

Подвергнем линию фронта малым преобразованиям. При этом связность «своей» позиции и позиции противника, естественно, будет меняться. Если при любых малых преобразованиях фронта связность позиции уменьшается для обеих сторон, позиция называется устойчивой. Если для обоих сторон связность уменьшается при наступлении и не убывает при отступлении (речь по-прежнему идет о малых преобразованиях), позиция называется взаимно блокированной. Если позиция блокирована только для одной стороны, в то время как другая может наступать без снижения своей связности, говорят об односторонней блокаде[19]. Наконец, если позиция не является экстремумом связности, она является неопределенной.

Для взаимно блокированных позиций характерно изохроническое построение: время переброски дивизий вдоль линии фронта одинаково для обеих сторон. Иначе говоря, взаимно блокированные позиции обладают равной для обеих сторон связностью (первая теорема о позиционности).

Устойчивая позиционная война всегда есть проявление взаимно блокированного характера позиции (вторая теорема о позиционности).

Из этих двух теорем вытекает любопытное следствие: при позиционной войне можно построить взаимнооднозначное соответствие между узлами связности сторон: иными словами, в пространстве коммуникаций центры позиций сторон симметричны относительно линии фронта.

При перевесе в силах прорыв позиционного фронта возможен, при этом связность уменьшается у обеих сторон. Однако, связность наступающей стороны уменьшается быстрее, поскольку коммуникации выступа проходят через разрушенную при прорыве зону. Поскольку уменьшение связности эквивалентно уменьшению эффективного числа стандартных дивизий, выполняется принцип Ле-Шателье, и наступление останавливается. Элементарные расчеты для технических систем Первой Мировой Войны приводят к правилу: глубина выступа лежит в пределах от 50% до 100% его ширины (третья теорема о позиционности).

Заметим здесь, что существует класс ситуаций, когда наступление может сломать позиционный фронт. Для этого прежде всего необходимо, чтобы центры позиций (как мы выяснили, симметричные) находились достаточно близко к линии фронта. Для таких позиций характерна не столько позиционная оборона, сколько обоюдное темповое наступление, имеющее своей целью захватить центр позиции противника раньше, чем он сможет захватить твой. Такое наступление, конечно, рискованно.

Риск (у стороны, владеющей преимуществом) значительно меньше, если позиция блокирована односторонне. Такая позиция таит для слабейшей стороны зародыш гибели, поскольку сильнейшая малыми последовательными операциями, которые не являются ни достаточно рискованными, ни ресурсоемкими, в конце концов овладеет ее узловыми пунктами.

В неопределенных позициях фронт надолго остановиться не может, и дальнейшее развитие событий определяется исходом боевых столкновений, который может быть предсказан, исходя из анализа связностей сторон. Собственно, обычно сражение есть борьба за центр неопределенной позиции.

Для сражения при Шарлеруа-Монсе (Первая Мировая Война, Приграничное сражение) центр связности находился в Брюсселе. Поскольку Брюссель был захвачен немцами, а операционные линии французских армий через него даже не проходили, сражение было изначально проиграно французами. Напротив, в сражении на Марне немцы имели в своих руках лишь один узел позиции (притом, не слишком высокого ранга) — Шато-Тьери. Французы опирались на Париж и Верден. Как результат, великолепные тактические успехи немцев, привели их к необходимости отступать. Для Восточно-Прусской операции определяющее воздействие связности на исход сражения общеизвестно: весь замысел обороны провинции строился на невозможности для русских 1-й и 2-й армии организовать взаимодействие, иначе говоря, на том, что позиция для русских всю операцию имела отрицательную связность[20].

Формальным вычислением центров и узлов позиции (как функционалов от начертания линии фронта) стратеги, обычно, не занимаются: в большинстве случаев эти «особые точки» либо общеизвестны (Париж, Верден, Вязьма, Москва…), либо интуитивно понятны (Праценские высоты под Аустерлицем, холм Шпицберг в сражении при Кунерсдорфе, Шато-Тьери в битве на Марне). Однако, далеко не всегда это так. В сложнейшем Галицийском сражении центр позиции и центр операции приходился на Раву-Русскую, в то время, как русские, насколько можно судить, считали критической точкой Львов, а австрийцы переоценивали значение Люблина. При выполнении «шлиффеновского маневра» центр позиции перемещался по дуге от Маастрихта (Голландская территория) через Брюссель, Лилль, Амьен до средней Сены и далее к Шартру. Шлиффен совершенно точно представлял себе это перемещение, но ни французское руководство, ни Мольтке, ни командующие немецкими армиями этого, по-видимому, не знали. В Польской кампании 1939 г. позиция Рыдз-Смиглы разваливалась после захвата Кутно, о чем немцы имели смутное представление, поляки же — вовсе никакого. На советско-германском фронте было быстро и верно оценено значение Даугавпилса, Смоленска, Вязьмы, Москвы, в известной степени — Великих Лук. Однако стороны проявили полное невнимание к районам Риги, Пярну, Ярославля и Рыбинска. В японо-американской войне не было в полной мере уяснено и значение Мидуэя, острова, являющегося центром огромной тихоокеанской «позиции».

Если два пункта, являющиеся узлами позиции, соединены прямой (то есть, «беспересадочной», не включающей иные узлы) коммуникационной линией, «транспортное сопротивление» между этими пунктами очень мало. Часто это приводит к определенной «сверхпроводимости» — узлы оказываются «сцепленными» и обороняются или теряются одновременно. Ниже мы рассмотрим «сцепленность» в четырехугольнике Ростов — Калач-на-Дону-Сталинград-Тихорецк и ее влияние на ход событий в 1942 — 1943 гг.

Заканчивая разговор о связности позиции, заметим, что наличие в тылу партизанских отрядов влияет на связность катастрофическим образом. Пусть на некотором участке фронта находится тридцать стандартных дивизий, снабжаемых по двум основным магистралям. Пусть в течение месяца напряженных боев из-за действий партизан в течение пяти дней работает только одна магистраль (при длине коммуникационной линии в пятьсот километров, что представляет собой характерный масштаб Второй Мировой Войны, для надежного решения этой задачи потребуется не больше сотни партизан). В этом случае снижение эффективного числа соединений составит 2,5 стандартные дивизии, то есть, из активных боевых действий изымается около тридцати тысяч человек, не считая сил, выделенных на бесполезную охрану дороги и на еще более бесполезную борьбу с партизанами.

Таким образом, действия партизан оказываются сверхэффективными. Нетрудно видеть, однако, что они самоубийственны для страны и ее населения, оказавшегося на оккупированной территории, которое снабжается по тем же магистралям. Понятно, что сокращение потока снабжения действующей армии на 8% (как в нашем примере) будет компенсировано за счет гражданских грузов.

До сих пор речь шла о связности чисто сухопутной позиции. На море, где связность позиции изначально очень высока, изменить принадлежность узловых пунктов затруднительно, а соотношение сил фиксировано, речь идет почти исключительно о позициях с односторонней блокадой или о владении морем. В воздухе вся связность концентрируется в немногих базовых аэродромах, снабженным всем необходимым для обеспечения полетов и ремонта поврежденных машин.

В известном смысле стратегия борьбы на море и воздухе подчиняется противоположным законам. Для морских операций (и сухопутной войны в богатой коммуникациями местности) характерно стремление к уничтожению вооруженной силы противника — соответственно, кораблей и дивизий, в то время как для воздушной (и горной[21]) войны — стремление к уничтожению — даже не захвату — узлов связности.

Наконец, последним пунктом оценки позиции, лежащим на границе статики (учения о позиции) и динамики (учения об операции), является оценка сильных и слабых пунктов позиции.

Назовем звено позиции сильным, если прямой вооруженный захват его — по условиям местности, по начертанию линии фронта, наконец, просто по соотношению сил, затруднителен. Напротив, если пункт затруднительно удерживать, он является слабым. (Сильные пункты могут совпадать с центром позиции, но это вовсе не обязательно. Центром позиции может оказаться и слабый пункт, и пункт, ни сильным ни слабым не являющийся. Последний случай встречается чаще всего.)

В устойчивой позиции слабости сторон (и их сильные пункты) взаимно скомпенсированы. В некоторых случаях компенсация происходит за счет неравенства сил: слабейшая сторона занимает более сильную позицию.

Позиция может быть удержана при наличии одной нескомпенсированной слабости за счет избыточной обороны этого пункта и третьей теоремы о позиционности. Однако наличие двух нескомпенсированных слабостей делает позицию незащитимой (принцип двух слабостей), причем чем дальше географически разнесены слабости, тем сложнее обороняться слабейшей стороне.

Связано это со свободой маневра. Дело в том, что ей приходится охранять не только сами слабости, но и линию связи между ними, в результате чего внутри этой линии сильнейшая сторона может наступать, не попадая под условия третьей теоремы о позиционности.

Проблема слабейшей стороны состоит в том, что, обеспечивая избыточную защиту двух разнесенных в пространстве пунктов, она вынуждена связывать свои соединения в этих пунктах, между ними (как маневренный резерв), во всех вклинениях, развитие которых создаст слабостям дополнительную угрозу. То, что связность позиции формально не изменилась — слабое утешение для полководца, который в реальности большую часть своих дивизий никуда перебросить уже не может.

Потому сильнейшая сторона выигрывает в числе «валентных» (то есть, свободных для переброски) дивизий — тем больше, чем дальше разнесены слабости.

Позиционная «игра» на двух слабостях заканчивается, как правило, прорывом, овладением центром связности, распадом фронта и потерей обеих слабостей.

Учение об операции — фазовая диаграмма

Выше мы определили операцию, как гомоморфную подсистему войны, описывающуюся в некотором приближении теми же законами. В этом разделе мы будем рассматривать операцию как целенаправленное преобразование позиции (понимаемой в узком смысле). То есть, операция есть позиция в ее динамике.

Итак, полководец принял решение преобразовать позицию от некоторого начального состояния к определенному конечному, которое, как он полагает, будет «ближе» (в пространстве состояний) к выигрышной позиции, совместной с целью войны. Если исходная позиция устойчива (а она устойчива практически всегда), его действия вступают в противоречие с позиционными законами: он вынужден либо неэкономно тратить ресурсы, либо идти на значительный риск. То есть на первом этапе всякая операция ухудшает позицию.

На этом этапе максимальны силы Ле-Шателье, стремящиеся скомпенсировать всякое изменение позиции таким образом, чтобы минимизировать эффект этого изменения. Проявляется это по-разному: устойчивостью обороны, превышением реальных потерь над рассчитанными по уравнениям Остроградского, разрушением коммуникаций, иногда — простым «невезением» и человеческими ошибками. «Силы трения», о которых много говорил К.Клаузевиц, максимально препятствуют наступающему[22].

Очень многие операции затухают на этой стадии, принося наступающей стороне лишь потери и несколько вклинений в неприятельскую позицию, обладающих выраженной отрицательной связностью.

Переход к следующей фазе требует обязательного разрушения устойчивости позиции. В момент структурного скачка (бифуркации) силы Ле-Шателье не действуют, и оперативное «трение» мгновенно падает до нуля[23].

Начинается период непрерывного и быстрого нарастания операции. На этом этапе текущие позиции уже не обладают свойством статической устойчивости. Напротив, можно говорить о формировании динамически устойчивой структурной системы «операция». Физически это означает, что разного рода случайности начинают не препятствовать наступлению, а способствовать ему, в то время как «трение» максимально затрудняет работу обороняющегося.

Однако, по мере продвижения вперед текущая связность позиции наступающего непрерывно уменьшается (эффект отрыва от баз снабжения): вступает в действие закон перенапряжения коммуникаций. Эффективное число стандартных дивизий снижается настолько, что наступающий уже не может быстро преодолевать сопротивление арьергардов противника, прикрывающих отход. Темп операции резко замедляется, и она вступает в следующую фазу[24].

В этой последней фазе происходит формирование новой статически устойчивой позиции и затухание операции. Работает положительная обратная связь: чем сильнее тормозится операция, тем дольше «живут» текущие метастабильные позиции, тем сильнее проявляются для них процессы Ле-Шателье и возрастает операционное «трение» — это в свою очередь дополнительно тормозит операцию.

Итак, операция, будучи структурной системой, подчиняется классическим ТРИЗовским закономерностям. Пусть по оси X откладываются затребованные операцией ресурсы (например, время), а по оси Y — эффективность операции (хотя бы, темп продвижения или отношение потерь противника к собственным). Тогда любая операция в хорошем приближении может быть описана S-образной кривой (или ее начальным участком).

На первой, «затратной фазе» операции проблемы наступающего связаны прежде всего с преодолением устойчивости исходной позиции. И полководец стремится любой ценой нарушить эту устойчивость — хотя бы и не в свою пользу. Одним из самых красивых и тонких приемов является использование для этой цели «встречной операции» противника. То есть, одна сторона начинает наступление, разрушает статический гомеостаз, а пользуется этим вторая сторона, «бесплатно» переходя к стадии нарастания операции. Такая схема была блестяще применена немецким Генеральным штабом в весенней компании 1942 г. и несколько грубовато советским командованием в летней компании 1943 г. Возможно, самым ярким примером подобного «наступления за чужой счет» в оперативном масштабе следует считать действия Э.Манштейна в Керченской операции 1942 г.

Важно понять, что в обоих критических точках система «война» не обладает ни статической устойчивостью позиции, ни динамической устойчивостью операции. И только в эти моменты возможно «чудо» с очень резким изменением характера войны в целом.

Заметим, что «наступление за чужой счет» должно начаться в очень узком интервале времени (в идеале — в момент прохождения противником 1-й критической точки собственного наступления). Действительно, чуть раньше придется преодолевать статический гомеостаз позиции в весьма неблагоприятных условиях (противник подготовлен, сосредоточил значительные силы и средства, имеет резервы). Чуть позже придется преодолевать динамический гомеостаз операции противника, что скорее всего окажется вообще невозможным. Таким образом, применение «встречной операции» подразумевает значительный риск: если такая операция не проходит, она неизбежно заканчивается сокрушительным поражением.

Вторая критическая точка получила в военной теории название «кульминационного пункта» операции. С момента ее прохождения создание новой устойчивой позиции неизбежно, и в интересах наступающего приложить все силы к ее созданию. Как правило, однако, инерция толкает наступающего вперед, в результате все, что было выиграно в «фазе нарастания» бездарно растрачивается в «фазе насыщения». (Конечный этап наступления на Москву и Ленинград в 1941 г., конечная стадия почти всех советских наступательных операций. Самый яркий пример — осенние бои 1916 г. на Стоходе после прохождения Брусиловым 2-й критической точки.)

Поскольку 2-я критическая точка обладает абсолютной неустойчивостью, ее прохождение создает благоприятные условия для перехода слабейшей стороны в контрнаступление. (Сражения на реке Марна в 1914 и 1918 гг., контрудары Манштейна весной 1943 г. под Харьковом и осенью того же года под Киевом, «война Судного дня»). Такие контрудары также являются рискованными (поскольку слабейшая сторона добровольно отказывается от консолидации позиции), однако риск в данном случае невелик, поскольку в пользу слабейшей стороны «работает» закон перенапряжения коммуникаций. В отличие от «встречной операции» контрудар в момент прохождения кульминационного пункта является хорошо известным техническим приемом обороны.

Учение об операции — основные определения

Сутью, «душой» всякого осмысленного наступления является оперативный маневр, который мы определим как перемещение войск, создающее динамическую угрозу узлам связности позиции противника. Сосредоточением и передвижением соединений наступающий вынуждает противника на какие-то ответные действия. Маневр удается, если эти действия не препятствуют осуществлению плана операции.

Так, в 1940 г. шлиффеновский маневр группы армий «Б» создал динамическую угрозу захвата Брюсселя (и далее всей «сверхпроводящей» сети узлов связности вплоть до Шартра). Парируя эту угрозу, противник провел контрманевр «Диль», который ослабил фронт в Арденнах и не создал при этом существенной оперативной угрозы немцам. В результате наступление группы «А» прошло в идеальных условиях, и стратегический план Манштейна был блестяще выполнен.

Перегруппировка и сосредоточение войск для осуществления маневра называется развертыванием. Развертывание само по себе еще не создает угрозы противнику, однако требует времени и иных оперативных ресурсов. Войска во время развертывания (особенно, в завершающей его стадии) весьма уязвимы для внезапной атаки. Потому развертывание, хотя оно и представляет собой сочетание сугубо технических действий, должно быть спланировано даже более тщательно, нежели предстоящий маневр.

Как правило, развертывание осуществляется на «своей» территории под защитой соединений прикрытия. Иногда, однако, это делать нежелательно по соображениям времени или невозможно по геометрическим причинам (узлы связности находятся вне контролируемой территории, размеры области недостаточны для сосредоточения необходимых для операции сил). В этом случае развертывание производится на территории противника под прикрытием маневра, который вначале выполняется лишь небольшой частью сил. Примерами такого стратегического развертывания является шлиффеновский маневр (сосредоточение сил Правого крыла на территории Бельгии и Люксембурга, которое было завершено лишь с выходом войск на франко-бельгийскую границу), наступление группы армий «А» в 1940 г. (сосредоточение сил в Люксембурге, французских и бельгийских Арденнах), наступление северного крыла группы армий «Центр» в 1941 г. (сосредоточение третьей танковой группы на границы Белоруссии и Литвы), и любая крупная десантная операции: например Нормандская (1944).

В очень редких случаях развертывание осуществляется на оспариваемой территории без всякого прикрытия. Такой маневр считается в аналитической стратегии почти невозможным, но его удалось провести Э.Людендорфу в 1914 г. в Восточной Пруссии и Э.Манштейну в 1942 г. под Сталинградом.

Технические и сугубо системные сложности этапа развертывания и «затратной фазы» операции приводят к идее преодолеть эти стадии еще до войны. Мы приходим к желательности построить всю операцию в мирное время и начать «официальные» боевые действия лишь после прохождения 1-й критической точки. В этом случае война может ограничиться одной операцией и быть «короткой, как удар молнии». Концепция «блицкрига» по существу целиком основывается на идее внезапного нападения, шока первого удара, срыва контрманевра противника. Цель операции совпадает с целью войны (поэтому мы говорим о стратегическом развертывании и стратегическом маневре)[25].

Преимущество «довоенного развертывания» проявляется еще и в том, что, если все пойдет недостаточно гладко, всегда можно отменить операцию, не расплатившись по счету. («Какая война? Что вы? Мы просто проводили небольшие учения…») Так, арабы собирались начать войну весной 1973 г., но в последний момент «перенесли ее на осень».

Конечно, достоинства «довоенного развертывания» имеют оборотную сторону: трудности сосредоточения и первой фазы наступления вовсе не снимаются, они лишь переносятся в иную, а именно, политическую область. Соответственно, в политическую область смещается и фактор риска.

В 1864 — 1871 гг. блестящее политическое руководство Бисмарка позволило немцам осуществить «довоенное развертывание» и выиграть совсем легко. Но уже в 1914 г. внезапное нападение с нарушением нейтралитета Бельгии стоило Германии политического окружения. В результате после провала первоначальной операции положение страны стало не просто тяжелым (это — нормальная цена любой большой проигранной операции), но безнадежным.

«Непременное условие» победы при более или менее равных силах было установлено еще Эпаминондом — неравномерное распределение сил по фронту. Оперативное развертывание — это всегда сосредоточение превосходящих сил против важного пункта позиции противника.

Пусть для осуществления операции на участке фронта, занимающем к% от общей длины, сосредоточено м% сил и средств. Тогда величину u=м/к назовем оперативным усилением. (Для плана Шлиффена в варианте Шлиффена 5/6 сил сосредоточено на 2/5 фронта — усиление 2,8. В варианте Мольтке 2/3 сил на 1/2 фронта — усиление 1,3.) Вообще говоря (при условии, что сеть коммуникаций справляется со снабжением), чем выше усиление, тем эффективнее операция и, соответственно, выше риск.

Назовем нагрузкой на операцию величину, равную отношению разности конечной позиции, соответствующей цели операции, и ближайшей к ней позиции, получающейся из исходной тождественным преобразованием, к норме исходной позиции (разумеется, позиция и все ее элементы рассматриваются в формальном линейном пространстве возможностей)[26].

Аналогом второго начала термодинамики в аналитической стратегии служит принцип нетождественности: показатель риска операции есть величина, обратная к нагрузке на операцию.

Вспомним, что риск сосредоточен на отрезках операции до 1-й и после 2-й критических точек (обе включительно), в то время как эффективность — между этими точками — в фазе нарастания. Мы приходим к некоторой аналогичности динамике самолета и динамике летательного аппарата тяжелее воздуха. Самолет будет тем более скоростным (а операция — более эффективной), чем больше нагрузка на крыло (нагрузка на операцию). Платой за это служат плохие взлетно-посадочные характеристики. Для самолета — большие взлетно-посадочные скорости. Для операции — высокие темпы, необходимые для «включения» динамического гомеостаза.

В авиации это противоречие привело к созданию механизированного крыла и крыла переменной геометрии. Для операции аналогом, по-видимому, является переменное оперативное усиление, что возможно лишь при развертывании на территории противника.

Из приведенного анализа следует, что всякое повышение подвижности (в тылу, на коммуникациях, на поле боя) способствует повышению нагрузки на операцию. В этом смысле можно говорить об ошибке Шлиффена. При идеальном управлении его операция проходила. Но, если бы дивизии Правого крыла были снабжены автотранспортом, она прошла бы и при очень посредственном руководстве. Иначе говоря, схема Шлиффена из-за недостатка характерной оперативной скорости оказалась «строга» в управлении. Вариант 1940 г. не столько был лучше геометрически, сколько менее «строг»: группа армий «А» включала подвижные дивизии.

Будем называть «темпом» характерную единицу внутреннего времени операции.

Содержанием операции является борьба за темп: слабейшая сторона стремится затормозить наступление и остановить его раньше, нежели структура позиции изменится (практически это означает — раньше, чем наступающий создаст серьезную угрозу узлам связности или, не дай бог, центру позиции). В наиболее сложных операциях борьба за темп ведется обеими сторонами наступательно. То есть, происходит взаимное воздействие на симметричные узлы (в предельном случае — на симметричные центры позиций), и побеждает тот, кто успевает достичь результата раньше. Он выигрывает темп, и новая кристаллизация позиции происходит в его пользу.

Типичными примерами таких сражений являются Марнская, 1914 г., и Галицийская битва. Во Второй Мировой Войне к этому типу относится Киевская стратегическая операция 1941 г. (Ромны, как цель танковой группы Гудериана, Гомель, как цель Брянского фронта Еременко), и почти все операции в Северной Африке.

Взаимно-симметричные операции, возможно, наиболее сложный вид аналитических боевых действий, поскольку требует от командующего виртуозного сочетания наступления и обороны. При этом возникает очевидное противоречие: наступление требует максимального оперативного усиления, но и оборона не может осуществляться совершенно недостаточными силами. Немцы проиграли Марнскую битву именно потому, что нарушили оперативный баланс: район Шато-Тьери — стык 1-й и 2-й армий был слишком ослаблен ради атаки на флангах — на реке Урк и в Сен-Гондских болотах. В результате немцы проигрывали в центре быстрее, нежели выигрывали на флангах. Если учесть, что контрудар союзников был нанесен в идеальный момент прохождения шлиффеновским маневром (в исполнении Мольтке) 2-й критической точки, а также общее превосходство их в силах (вызванное не столько большим количеством счетных дивизий, сколько перенапряжением немецких коммуникаций), мы приходим к выводу о неизбежности немецкого отступления, несмотря на все одержанные Клюком, Бюловым и Хаузеном тактические успехи[27].

Будем называть операцию сбалансированной, если прогнозируемая сумма выигрышей и проигрышей темпа на всех участках неотрицательна. Особенностью (и очевидным недостатком) немецкой стратегии в обеих мировых войнах следует считать плохую балансировку операции. Это приводило к успеху при слабом управлении у противника и/или его пассивности, но в иной ситуации содержало в себе зародыш гибели[28].

Понятия риска, нагрузки на операцию, борьбы за темп и баланса позволяют сформулировать эстетические требования к операции. Прежде всего, от операции требуется экономичность и глубина. Нагрузка на операцию должна быть максимальна при сохранении оперативного баланса. «Затратная фаза» должна быть минимальной и, по возможности, пройденной за чужой счет. 2-я критическая точка должна быть достигнута лишь после окончания войны.

С моей (весьма субъективной) точки зрения максимальное эстетическое впечатление в войнах первой половины XX столетия производят следующие операции:

1. Немецкие операции 1940 г. в Дании и Норвегии (А.Гитлер, Фанкельхорст),
2. «Первая фаза» войны на Тихом океане: Перл-Харбор, Филиппины, Индонезия, Сингапур, рейд авианосцев в Индийский океан, 1941 — 1944 гг. (И.Ямомото),
3. Действия японского флота в сражении за залив Лейте, 1944 г. (Д.Озава, проиграна),
4. Захват англичанами Палестины и Сирии, 1917 — 1918 гг. (Лоуренс, Алленби),
5. Сражение у Эль-Газалы, 1942 г. (Э.Роммель),
6. Французская кампания 1940 г. (Э.Манштейн, Г.Гудериан),
7. Немецкое наступление в Арденнах, 1944 г. (А.Гитлер, проиграна),
8. Советское контрнаступление под Сталинградом, 1942 г. (Г.Жуков, Василевский).

Хочется внести в этот список два оперативных плана, блестяще разработанных, но осуществленных (вследствие ошибок исполнителей) не в полном объеме. Речь идет об операции «Большой Сатурн» (Г.Жуков, Василевский) и, разумеется, о «Плане Шлиффена».

Учение об операции — Шлиффеновское построение

Важным частным случаем оперативного развертывания является развертывание Шлиффена, которые немцы неоднократно (и, как правило, успешно) применяли в войнах первой половины столетия. Это часто встречающееся построение было подробно исследовано методами аналитической стратегии.

Шлиффеновским маневром называется глубокая ассиметричная операция на окружение, отличающаяся развертыванием на территории противника, значительным оперативным усилением (около двух) и геометродинамическим характером движения соединений[29].

Последнее обозначает, что войска ударного крыла двигаются по оперативным геодезическим линиям — кривым наименьшего времени. Такое движение обеспечивается точным априорным определением текущих центров позиции и «привязки» к ним перемещения войск, а также оперативным вакуумом, созданным перед ударным крылом.

(Под «оперативным вакуумом» понимается, естественно, полное или почти полное отсутствие организованных сил неприятеля перед фронтом наступающей группировки.)

В шлиффеновском маневре создание оперативного вакуума обеспечивается:

1. Внезапностью и размахом наступления,
2. Огромным оперативным усилением, приводящим к быстрому разгрому противника на направлении главного удара,
3. Выигрышем времени за счет движения ударной группировки по линии наибольшей связности (через текущие центры позиции)
4. Провоцированием противника на естественную, но неудачную реакцию (маневр 5-й армии в 1914 г., маневр «Диль» в 1940 г.)

Для тактического построения Шлиффена характерно «корпусное каре», обеспечивающее быстрое перенесение операционных линий. (В некоторых вариантах ударное правое крыло движется на запад, в других оно поворачивает на юго-запад, юг и даже юго-восток; при ошибочном начертании обороны по Маасу между Седаном и Намюром возможен эффективный маневр против южного фланга этой обороны[30].)

В плане Шлиффена важно наличие оси маневра. В 1914 г. такой осью являлся расширенный лагерь Меца, в 1940 г. «ось» в форме укреплений «западного вала» имела, скорее, информационный характер.

С «осью маневра» не следует путать специфическое, определенное именно для шлиффеновского наступления, понятие оси операции. Будем так называть кривую, которая в каждой точке ортогональная текущей линии фронта и делит наступающие войска пополам: правее и левее оси сосредоточены одинаковые силы. Шлиффеновский маневр тем успешнее, чем сильнее «ось» наступающего сдвинута вправо. Расстояние между «осями операции» сторон, отнесенное к характерной оборонительной полосе стандартной дивизии, называется «плечом операции». В рамках Шлиффеновского маневра нагрузка на операцию не может превышать произведение плеча операции на оперативное усиление[31].

При последовательной реализации развертывания Шлиффена контрудары противника не могут иметь успеха, так как линии снабжения контратакующих частей попадают в «тень» наступающего крыла. Однако, инстинктивная попытка использовать это, если она не сопровождается полным успехом, приводит к сдвигу наступающего крыла и, следовательно, оси операции влево. Такой сдвиг носит паразитный характер, поскольку уменьшает плечо операции (и к тому же вследствие отклонения движения от геодезической линии сопровождается снижением темпа наступления). «Скольжение влево» представляет собой явление негативное, но в шлиффеновском маневре неизбежное[32]. Оно будет тем сильнее, чем активнее противник и выше инициатива командующих на местах.

Правильной реакцией главнокомандующего на «скольжение влево» является не столько административные попытки восстановить геометрию операции, вернув части на место (что чаще всего вообще невозможно и в любом случае ведет к серьезной потере времени), сколько организация «обратного скольжения вправо». То есть, в ответ на отклонение оси операции к югу и востоку командующий за счет переброски войск с левого фланга на правый отклоняет ее к северу и западу. Иными словами, дивизии, корпуса, армии совершают циклическую перестановку: все соединения, кроме одного, смещаются справа налево, а это последнее перебрасывается на освободившееся на крайнем правом фланге место.

Действия наступающей стороны в плане Шлиффена весьма естественны. И если скольжение влево обусловлено «притяжением» со стороны контратакующих дивизий противника, то «обратное скольжение вправо» (оно же «Бег к морю») стимулируются оперативным вакуумом между открытым флангом и побережьем. Дело руководителя — не мешать естественным процессам, а балансировать их, сохраняя неизменной оперативную геометрию: «Равнение направо, чувствовать локоть, коснуться плечом пролива».

Учение об операции — понятие «тени»

Возможно, самым сложным понятием аналитической стратегии является «тень». Этот термин носит синтетический характер и описывает воздействие на устойчивую позицию эвентуальной угрозы оперативного маневра.

Пусть существует класс ситуаций, при которых одна из сторон не может помешать противнику захватить — в рамках одной операции — определенную территорию. Тогда эта территория «затенена» возможной операцией противника, причем коэффициент затенения определяется отношением мощности множества пространства решений, в котором оккупация происходит, к общей мощности пространства решений. Как правило, об «оперативной тени» говорят лишь в том случае, если коэффициент затенения близок к единице.

Оперативная тень называется существенной, если она отброшена на узлы связности позиции противника. Если тень отброшена на центр позиции, позиция действиями, остающимися в рамках аналитической стратегии, удержана быть не может (первая теорема об оперативной тени).

Наступление из существенно затененной области или в эту область не имеет перспектив на успех (вторая теорема об оперативной тени).

Если эвентуальная возможность операции может отбрасывать «тень» (возможно, не очень густую), то тем более «тень» отбрасывает реальная операция, особенно, находящаяся в фазе нарастания. Величина тени, которую отбрасывает реальная операция, пропорциональна ее темпу (третья теорема об оперативной тени).

Если несколько узлов связности сцеплены, то затенение одного из них отбрасывает вторичную «тень» на всю систему (четвертая теорема об оперативной тени).

В заключение рассмотрим влияние эффекта затененности на боевые действия сторон в Сталинградской битве.

Целью летней кампании 1942 г. для Германии было построение на южном крыле фронта взаимно блокированной позиции. Для этого было необходимо обеспечить избыточный контроль над нижним и средним течением Волги, то есть — захватить все узлы связности по этому течению. Последовательное выполнение этого плана должно было сопровождаться боями за Воронеж, Сталинград, Астрахань.

Местность между Доном и Волгой представляет собой сравнительно ровную степь, бедную населенными пунктами и путями сообщения. Узловые точки позиции: Ростов, Калач и Сталинград, — сцеплены, причем Ростов дополнительно сцеплен с Тихорецком. В результате захват немцами Ростова привел к появлению обширной тени, вытянутой в широтном направлении. Действительно немцы довольно быстро продвинулись от Ростова к Сталинграду и, если бы стратегия обеих сторон оставалась аналитической, легко бы взяли его.

На этой стадии кампании немцы совершили серьезную, хотя и объяснимую ошибку: не обеспечив за собой Астрахань, они начали наступление на юг. Действительно, Тихорецк, ворота на Кавказ, был затенен. Однако тяжелая местность в горах сокращала темпы наступления, в результате чего «тень» становилась все короче. Наступление на Кавказ, не обеспеченное контролем над линией Волги, приобретало прямой и бесперспективный характер: летом и осенью немцы правдами, а больше неправдами пытаются продолжить эту операцию, давно прошедшую 2-ю критическую точку и глубоко зашедшую в «фазу насыщения».

В известном смысле Гитлер был прав, когда говорил, что судьба Кавказа решается под Сталинградом. Захват линии Волги и прежде всего Астрахани резко снизил бы связность советских войск на Кавказе и, возможно, привел бы к их гибели (одновременная потеря Ростова и Астрахани «затеняет» Кавказ почти полностью). Однако в осуществлении этой операции немцы не проявили должной настойчивости.

Осенью наступление на Сталинград также перешло в стадию насыщения. В результате «тень», отбрасываемая немецкими войсками, стала практически совпадать с областью из расположения.

Таим образом, вместо взаимно блокированной позиции немцы получили позицию, блокированную односторонне — и не в свою пользу. В этих условиях сосредоточение русских войск на западном берегу Волги постепенно начинает создавать чрезвычайно густую «оперативную тень».

Действительно, существует эвентуальная возможность русской операции против Калача (одно — или двухсторонней). Вероятность такой операции тем больше, чем более немецкие войска связаны (а они связаны необходимостью продолжать две операции, находящиеся в стадии насыщения), чем больше русских войск на плацдармах (уже в сентябре их более, чем достаточно), чем они подвижнее (они достаточно подвижны, чтобы взять Калач раньше, нежели противник успеет предпринять какие-либо реальные действия, этому препятствующие) и чем слабее оборона по растянутой блокадной линии севернее и южнее Сталинграда (она обеспечивается румынскими войсками).

В результате Калач попадает в оперативную тень, а с ним — согласно четвертой теореме об оперативной тени — и все сцепленные объекты, то есть Ростов и Тихорецк. То есть «тень» нависает над всей группой армий «А» и над большой частью группы «Б».

19 ноября 1942 г. эта возможность стала реальностью.

С точки зрения военного искусства после занятия Калача и окружения сталинградской группировки ничто не может спасти южный участок немецкого фронта от коллапса. В этих условиях разыгрывается обоюдно ошибочная операция «Зимняя Гроза».

Э.Манштейн наступает из одной оперативной тени в другую, что, согласно второй теореме, принести успеха не может. И не приносит. Меллентин, который пишет прочувственные слова о якобы роковой для Империи речке Аскай, просто не разобрался в ситуации. Вообще-то поздно уже спасать не только сталинградскую, но и кавказскую группировку.

Советское командование под впечатлением удара Гота на Сталинград теряет всякое психическое равновесие и отменяет наступление на Ростов («Большой Сатурн»), решив ограничиться «Малым Сатурном» — разгромом итальянцев. Для противодействия Манштейну под Сталинград перебрасываются свежие силы.

Вообще говоря, с точки зрения аналитической стратегии ничто не мешало пустить Гота в «котел». Это только ухудшало положение немцев, поскольку вся линия коммуникаций, по которым снабжалась наступающая группировка и по которой, по-видимому, собирались кормить Паулюса, вся без исключения находилась в «тени». При проведении «Большого Сатурна» «тень» становилась смертельной. Собственно, даже паллиатив «Малого Сатурна» заставил Э.Манштейна немедленно отказаться от возобновления наступления[33].

Однако, оказавшись не в силах спасти Сталинград, Э.Манштейн воспользовался подаренным ему временем для консолидации позиции и организации обороны Батайска и Ростова. Группа армий «А» отходит на Ростов и Новороссийск.

Советское командование развертывает операцию «Кольцо» по уничтожению окруженной группировки.

В буквальном смысле это было худшее, что только можно было придумать. Окруженная армия Паулюса давно была небоеспособна. Поскольку Сталинград был разрушен до основания еще во время осенних боев, никакой ценности как экономический объект он не представлял, а узлом связности более не являлся. Наличие там лишенной всякой, даже теоретической, подвижности армии ничем советским войскам не мешало, для немцев же эти окруженные дивизии являлись источником многих проблем: их надо было как-то снабжать (это «как-то» стоило гитлеровцам почти всей транспортной авиации).

Дело не в том, что на уничтожение сталинградской группировки были отвлечены крупные силы, которых так не хватало под Батайском и Ростовым, и даже не в людских потерях. Дело в том, что эти потери привели лишь к увеличению связности позиции противника (поскольку Сталинград в январе 1943 г., очевидно, обладал огромной отрицательной связностью для немцев), и, следовательно, были выгодны исключительно немецкой стороне.

Теперь у Манштейна появилась некоторая надежда создать новую устойчивую позицию. Для этого следовало как можно дольше удерживать Ростов, перебросить дополнительные резервы с других участков Восточного Фронта и других ТВД и молиться, чтобы за это время не развалился фронт на Кавказе.

К счастью для немецкой стороны операция Северо-Кавказского фронта была проведена безнадежно плохо, в результате немцам удалось построить односторонне блокированную но очень прочную позицию на Таманском полуострове («Голубая линия»), которую советское командование немедленно начало бессмысленно штурмовать, отвлекая на решение этой задачи огромные силы; 1-я танковая армия за это время вырвалась из оперативной «тени» Ростова и обрела некоторую свободу маневра. Советская сторона, не уловив серьезного изменения характера позиции, устойчивость которой резко возросла, продолжала наступление в прежней группировке. Э.Манштейн тонко уловил момент прохождения операцией 2-й критической точки и блестящим контрударом под Харьковым добился впечатляющего оперативного успеха. На развитие успеха сил не хватило, но линия фронта установилась на несколько месяцев. В июле под Курском Манштейн вновь попытался нарушить равновесие, но не в свою пользу.

Курская битва выглядит опровержением концепции «оперативной тени» или по крайней мере контрпримером к ней. Действительно, Курск находился в «тени» орловской и белгородской группировок неприятеля, тем не менее немецкое наступление полностью провалилось. Заметим, однако, что немцами была сделана очень серьезная ошибка на «затратной фазе» операции — танковые корпуса были использованы для преодоления хорошо подготовленной противотанковой обороны, а не для развития успеха. Тем не менее, войска Э.Манштейна прорвали фронт, и для локализации наступления советскому командованию пришлось затратить непропорционально большие силы, первоначально предназначенные для наступления (Степной фронт). Иными словами, для удержания позиционно «затененной» позиции пришлось нарушить принцип экономичности. Если бы соотношение сил на всем фронте было иным, такое решение могло обойтись очень дорого.

С позиционной точки зрения выгоднее было бы очистить Курский выступ и предоставить немцам возможность наступать (а при динамике соотношения сил у них не было иного решения, если не считать немедленной капитуляции) против очень сильной и устойчивой позиции.

Подводя итог, следует заметить, что точное следование законам аналитической стратегии привело бы к выигрышу войны советской стороной не позднее осени 1943 года.

---

[1] Такой параллелизм неизбежен из гомоморфности систем: в конце концов шахматы представляют собой адекватную структурную модель войны.

[2] Разумеется, этот перечень фамилий далек от полноты. Создание научной дисциплины требует усилий многих десятков людей. Например, не упомянут Э.Людендорф с его моделью последовательного расшатывания прочной оборонительной позиции, Ф.Фош, первый стратег, обративший внимание на психологические аспекты войны, советские теоретики двадцатых годов, разработавшие эскизные модели «глубокой операции».

Вклад основоположников аналитической стратегии в военное искусство можно представить в виде следующей таблицы:

Х. Мольтке-ст.	Создание Генерального Штаба в современном понятии этого термина, учение о железнодорожных коммуникациях.
А. Мэхэн	Учение о влиянии морской мощи на сухопутную стратегию (совместно с Ф.Коломбом).
Ф.Энгельс	Учение о динамике операции (на примере горной войны).
М.Галактионов	Модель темпов операции. Понятие «кризиса аналитичности».
Г.Гудериан	Создание адекватных «глубокой операции» организующих структур.

[3] Истоки гипермодернистского подхода к войне теряются во глубине веков. Первыми тотальными войнами нового времени стали, по-видимому, Гражданская война во Франции и Англо-Бурская война. Особенность этих войн — массовое участие в них гражданского населения Парижа или Бурских республик, провоцирующее противника на массовый террор против всего гражданского населения, демонстрирующего нелояльность. Нарушение «этики войны» лишь удаляет устроившую террор сторону от цели войны. Более того, террор провоцирует противника принять «адекватные меры» — хотя бы в форме ответных расстрелов заложников.

Так начинает закручиваться воронка инферно, и вскоре уже нельзя будет понять, кто первым начал кровавую вакханалию. Самое же страшное то, что попытавшиеся в таких условиях до конца «играть по правилам» будут уничтожены одними из первых — примером тому судьба Бакинской коммуны 1918 года…

Вовлеченность в войну гражданского населения играет и другую, зачастую куда более важную роль — она вызывает к жизни резкое усиление военной пропаганды. Армии пропаганда не нужна — она и так знает, что ей делать. Но когда непосредственно в боевых действиях участвует 5-10% населения государства (а в Первую Мировую войну в Болгарии, например, ухитрились мобилизовать все 20%!), война не может не стать тотальной, — близкие родственники на фронте окажутся у большей части семей. Война начинает касаться практически всех, и людям необходимо объяснить, почему они должны нести на своих плечах тяготы труда на военных заводах, лишения, гибель родных и близких. И, увы, объяснение должно быть простым. В результате аналитичность — нормальное условие существование государственного механизма — нарушается, и государства в целом приобретают все более тоталитарный характер. А война, соответственно, тотальный, «гипермодернисткий». Например, Англия в нарушение международных норм организовала полную морскую блокаду Германии, не пропуская в ее порты даже товары, не подпадающие под определение «военной контрабанды» (вплоть до продовольствия и медикаментов). В ответ агонизирующая Германия с лета 1917 года объявила «неограниченную подводную войну» — на радость английской пропаганде, обвинявшей в этом Германию еще с 1915 года.

А потом была русская революция, перенесшая «тотальность» «из войны империалистической в войну гражданскую». Ленин (как и Гитлер), конечно, не был создателем самого механизма «гипермодернистской» стратегии. Но, во всяком случае, с их именами связывается формальное обоснование правомерности ведения «революционной войны», идущей в разрез со всеми «устаревшими нравственными императивами».

[4] Интересно, что эту концепцию вызвал к жизни такой выдающийся стратег-«аналитик», как Э.Людендорф. Воистину, боги наказывают людей, исполняя их желания.

[5] Гражданская война, собственно, и не может идти по другим правилам. Любые попытки «играть честно» оказались бессмысленными — отпущенные под «честное слово» офицеры и генералы пробирались на Дон к белым. Двадцать шесть бакинских комиссаров были расстреляны демократичнейшими эсерами под внимательным присмотром англичан только потому, что подчинились мнению большинства в Коммуне. Красные неоднократно обманывали своих союзников — анархистов и левых эсеров, разоружая их части и расстреливая лидеров. Впрочем, и те, и другие тоже в долгу не оставались… Любой, кто в этих условиях попытался бы вести войну с помощью «аналитической стратегии» был бы мгновенно уничтожен. Что, возможно, не должно считаться оправдывающим обстоятельством.

Заметим, что выиграна Гражданская война (а она была именно выиграна — мир 1924 года был лучше, нежели мир 1918 г. для большинства населения страны) была все же сугубо аналитически — изменением в экономической стратегии и толково и грамотно организованной амнистией. В последующие годы подавляющая часть ушедших в Финляндию участников Кронштадского мятежа вернулась в страну, равно как и множество эмигрантов из числа Белой армии — (вплоть до генерала Слащова, «прославившегося» своей жестокостью). Менее известно, что немало бывших эсеров и анархистов работало на серьезных государственных постах и даже в органах безопасности — как, например, убийца Мирбаха Блюмкин, шеф махновской контрразведки Лев Зиньковский и бывший член эсеровского Сибирского правительства И. М. Майский, впоследствии советский посол в Англии…

[6] Такое определение естественно организует связи между «аналитической стратегией» XX столетия и «Трактатом о военном искусстве Сунь-Цзы», целиком базирующейся на диалектическом мышлении. Кроме того, возникает возможность использовать для решения оперативных ситуаций блестяще разработанный аппарат ТРИЗа Г.Альтшуллера.

[7] Исключение составляет ясно выраженное требование древнекитайской школы Сунь-Цзы: «самому этой формы не иметь»… В общем остается повторить вслед за Ли-Вей-Гуном: «Я прочитал все сочинения по военному искусству, и ни одно из них не выходит за пределы «Сунь-цзы».

[8] «Есть в неудачном наступлении \ Тот страшный час, когда оно \ Уже остановилось, но \ Войска приведены в движение.\ Еще не отменен приказ, и он с угрюмым постоянством \ В непроходимое пространство, как маятник, толкает нас» (К.Симонов)

[9] То есть, наблюдается определенное сходство между операциями начала и конца войны, событиями на северном и южном флангах стратегического фронта, решениями на уровне группы армий, армии, корпуса, дивизии, батальона. Заметим, что существование такого гомеоморфизма глубоко неочевидно. Например, в войне на море изменение иерархического уровня меняет систему кардинально: операция в масштабе корабля и эскадры негомеоморфны.

[10] То есть, операция может быть одновременно выиграна или (что бывает чаще) проиграна обеими сторонами. Вывод этот весьма неочевиден, хотя примеры таких операций привести нетрудно. Так, бой в Коралловом море расширил «пространство решений» и для США, и для Японии.

[11] Если перейти с формально-логического языка на русский, речь идет просто о достижении заданной цели ценой минимального расходования ресурсов. («Правильные действия» отвечают стратегическому принципу экономии сил.)

[12] Определения см. ниже (глава «учение о позиции»).

[13] Под «ресурсами системы» вовсе не обязательно понимать личный состав, стволы артиллерии, танки и доллары. Речь идет о любых объектах или полях, имеющих или способных иметь какую-то ценность. К примеру, если задача операции — взять город, то к ресурсам относится его население, а также здания, дороги, вокзалы, мосты. «Идеальное решение» — город берется без боя — совместно с граничными условиями сохранения людей, культурных и материальных ценностей, стратегически-важных объектов. «Ресурсоемкое решение»: посылаем 2.500 Б-17, затем занимаем руины, — совместимо лишь с условием минимизации своих людских потерь.

[14] Формально: позиция есть такая подсистема системы «война», что все элементы ее имеют одинаковое значение параметра «внутреннее время».

[15] «Стандартная дивизия», которую мы определили, как бесструктурную на нашем уровне исследования, в реальности не всегда ведет себя как объект, характеризуемый одним внешним параметром — боевой силой. Рассмотрим истинную боевую силу дивизии как сумму двух составляющих: s=a+h. Пусть первая представляют собой неизменную формальную «силу» аналитической стратегии, а вторая есть переменная добавки, связанная со всякого рода случайными факторами и прежде всего — с поведением живых людей, составляющих дивизию, и отнюдь не всегда соответствующих образу «среднестатистического солдата».

Величина a определяет аналитическую или объективную, а величина h хаотическую или субъективную составляющую войны. Если h< <a, война может быть корректно описана в терминах аналитической стратегии.

[16] Эта работа всегда выполнима, но она, отнюдь, не является простой. За редчайшими исключениями структуры армий противников не совпадают. Например, дивизии Первой Мировой Войны различались по числу батальонов, уровню подготовки войск, составу артиллерии. Соответственно, при оценке соотношения сил в тех или иных операциях счет «по дивизиям» и «по батальонам» зачастую давал совершенно разные результаты. Общий же подсчет «по едокам» или «по штыкам и саблям» чаще всего вообще был лишен смысла, так как не учитывалась разница в оснащении и уровне боеготовности.

[17] Так, в Первую Мировую Войну Центральные державы имели превосходство в силах на фронте с пятнадцатого по сорок восьмой день мобилизации. «План Шлиффена» предусматривал генеральное сражение между М+42 и М+49. Капитуляция противника должна быть окончательно оформлена не позднее М+65.

[18] В очень редких и специфических ситуациях возможны исключения. Так, Людендорф в Восточной Пруссии организовал железнодорожный маневр против 2-й русской армии Самсонова, использовав коммуникации, которые частично проходили по оспариваемой территории.

[19] Поскольку море обладает большей связностью, нежели суша, сторона, господствующая на море, всегда может добиться для противника, преобладающего на континенте, односторонне блокированной позиции. По сути это и есть «влияние морской мощи на историю».

[20] Конечно, не все так просто. Центром позиции были Летценские укрепления, не очень удаленные от границы. Стоило немцам потерять их, и ситуация на театре военных действий резко менялась. Вообще не следует забывать, что «позиция» в узком смысле есть состояние, статическая характеристика динамического объекта «война». Иными словами, только к анализу позиции военное искусство не сводится.

[21] Слово «горная» используется здесь исключительно как детерминант для обозначения местности, бедной коммуникациями и/или транспортными средствами. То есть, к «горной» войне мы относим не только действия на Кавказе или в Альпах, но и, например, операции в песках Аравии и болотах ленинградской области. Открытый Лоуренсом закон к тому и сводился, что людские потери существенно менее значимы для турок, нежели воздействие на снабжение.

[22] Следует подчеркнуть, что трение на первом этапе операции связано не только и не столько с трудностями преодоления линии фронта, хотя она, обычно, действительно хорошо укреплена и представляет серьезное препятствие для наступающего. Однако даже в тех случаях, когда операция является первым «ходом» войны и подготовленной обороны еще нет, «закон максимального трения» действует. Это проявляется в неуверенности командного состава (русские войска в 1914 г., в Восточной Пруссии), в нарушении графика сосредоточения и развертывания (немецкие войска в Бельгии в 1914 г.), иногда в поведении войск (1939 г., Польша — обе стороны). Таким образом, перед нами системная закономерность, которую следует учитывать на уровне подготовки операции: потери сил и времени на стадии, на которой позиция сохраняет свою устойчивость, заведомо больше расчетных.

[23] Хотя этот момент в военной литературе носит название прорыва, он не обязательно связан с преодолением линии обороны, захватом какого-либо важного пункта, вообще, с боем. Речь идет о типичном динамическом скачке, обусловленным изменением симметрии позиции (исчезает выделенное устойчивое состояние). В некоторых случаях такой скачок может произойти до наступления («сражение» под Витторио-Венето, 1918 г., битва за Францию, 1940 г.).

[24] Конечно, если размеры оспариваемой в войне территории достаточны. Полный развал обороны и оккупация страны может завершиться раньше, нежели проявится действие закона о перенапряжении коммуникаций.

[25] Операцию, цель которой совпадает по крайней мере с одной из целей войны, назовем глубокой. Заметим, что хотя этот термин формально принадлежит 1920-м годам, вся деятельность основоположников аналитической стратегии была посвящена именно глубокой операции.

[26] Пусть, например в равных условиях сталкиваются 10 и 6 стандартных единиц. По уравнению Остроградского сражение будет продолжаться 3 дня, слабейшая сторона потеряет 3 дивизии, сильнейшая в 2,8 раза меньше, то есть, 1,1 дивизию. Пусть командующий сильнейшей стороны хочет добиться того же результата за 2 дня, получив при этом соотношение потерь 4. Нагрузка на такую операцию составит (4/2,8)*(3/2)=2,14. Понятно, что этот пример более, чем упрощен.

[27] При взаимно-симметричных операциях приобретает значение ось маневра — сильный пункт, который одна из сторон имеет возможность сохранить за собой до конца сражения. «Ось» представляет собой специфическое граничное условие, наложенное на возможные изменения позиции. В результате «пространство возможностей» для противника сокращается: теряется возможность реализовать определенный класс позиций. Дополнительным преимуществом, которое французы имели в Марнской битве, было владение сразу двумя «осями маневра» — Парижем и Верденом.

[28] Прекрасный оперативный баланс был достигнут во Французской кампании и на первом этапе «Барбароссы». Напротив, «поворот на юг» Г.Гудериана — пример вопиющей несбалансированности: при сколько-нибудь осмысленных действиях Еременко Гудериан должен был проигрывать на Гомельском направлении значительно быстрее, нежели выигрывать на Ромны-Лохвицком. Тем более, несбалансированностью отличались действия Э.Манштейна весной 1943 г. Так что эти операции следует рассматривать не столько как триумф немецкой, сколько как полный провал советской стратегии. О «наступлениях» союзников в Африке и Италии умолчим.

[29] Речь идет, разумеется, не о конкретном «Плане Шлиффена», представляющим собой сложную структурную систему мероприятий оперативного, тактического, технического и организационного характера, направленных на достижение победы в войне между Германией и Францией. Этот план «привязан» по месту и времени. Мы же анализируем особенности абстрактной оперативной схемы, которую с успехом применяли полководцы разных стран на разных ТВД и в разных масштабах. Однако, для определенности мы будем обозначать элементы операции (группировки войск, операционные линии, населенные пункты и пр.), ориентируясь именно на западноевропейский ТВД.

[30] Такая возможность промелькнула «эхо-вариантом» в 1914 г. — действия 3-й армии под Динаном — и была реализована как основной вариант в плане Э.Манштейна. Заметим, что с точки зрения логики Шлиффена окружение выдвинутых в Бельгию или на Франко-Бельгийскую границу войск происходит в этом случае на стадии развертывания, то есть — до начала главной операции. Это развитие событий Шлиффен полагал малореальным, однако, принятая им группировка обеспечивала использование любой ошибки противника.

[31] Это очень много. Даже в ошибочной схеме Мольтке показатель нагрузки мог быть доведен до десяти. В исходном плане он доходил до сорока.

[32] При геометрическом анализе ситуации возникает ощущение, что войска атакующего крыла буквально «притягиваются» к востоку мощной «гравитирующей» массой своих и неприятельских дивизий, находящихся левее «оси операции».

[33] Наполеон Бонапарт в первой итальянской кампании артистично использовал похожую оперативную ситуацию: последовательно все австрийские войска, отправленные на деблокаду Мантуи, оказывались заперты в этой крепости-ловушке. Когда крепость пала, Бонапарт развернул наступление на Вену. Были все основания использовать Сталинград аналогичным образом.