«Предчувствие войны» нет-нет, да и вспыхивает в душе многих нас. Что это — генетическая память о пережитом ужасе двух мировых войн или реальная угроза любого серьезного экономического кризиса? Изменилось ли что-нибудь со времен Великой депрессии?

Ольга Власова, редактор отдела мировой политики журнала «Эксперт».

Крылья бабочек будят меня.
Снова ночь без луны:
Кисти прерванный бег
Хироси Медогава, ХV век

Надо быть слепцом, чтоб не увидеть, как зловещий красный кружок лазерного прицела шарит в последние полгода по миру в поисках цели для новой большой войны. Прошлым августом мы в России обнаружили это пятнышко на своих головах. Грузино-осетинский конфликт легко мог положить начало вооруженному столкновению между Россией и Западом, и только правильная реакция России не дала конфликту набрать обороты.

В ноябре-декабре красный кружок уже утюжил территорию Индии и Пакистана (напряжение там сохраняется до сих пор). А сегодня он бегает где-то между Израилем и Ираном. Четвертым пунктом в списке потенциальных целей для новой войны стоит Корейский полуостров.

В каждом из регионов есть свои внутренние, несхожие причины для возможного вооруженного столкновения. Общее, однако, в них то, что они рискуют стать средством для решения чужих проблем. В первую очередь американских.

Очевидно, что для США организация подобной войны — один из возможных способов выхода из кризиса, в котором, как мировой гегемон, оказались они, а вместе с ними и вся существующая мировая система. К счастью, в США до сих пор нет единого мнения по этому вопросу, но военное лобби очень сильно и при известных обстоятельствах может возобладать над альтернативными мнениями. Так, новый американский президент Барак Обама, на которого миролюбивое человечество возлагает большие надежды, в одном из интервью (данном им журналу Esquire), сказал, что он не против войны как таковой — если только это будет умная война.

Конец проекта

Предчувствие маячащей на горизонте войны усилилось, когда стало ясно, что мир накрыло экономическим кризисом, по масштабу напоминающим Великую депрессию. Пессимисты быстро вспомнили, что выходом из этой депрессии стала лишь большая мировая война (многие историки называют Первую и Вторую мировые войны одним спектаклем в двух частях).

К сожалению, пессимисты недалеки от истины. Кризис, в котором сегодня оказался мир, действительно очень похож на тот, что в прошлом веке стал катализатором двух мировых войн. Сегодня, как и сто лет назад, мир исчерпал старую парадигму развития и стал перед необходимостью смены социальной системы.

Благосостояние — и его постоянный рост — в странах Запада в начале ХХ века казалось незыблемым. Культурное и материальное богатство, накопленное к тому моменту в Европе (лидере мирового развития), было поистине фантастическим. Человеческая история не знала большего благополучия. Но в то же время на фоне оголтелого энтузиазма (чувство, общее как для Европы и России, так и для США) в обществе повсеместно и явственно ощущались признаки духовного упадка. В искусстве появились декаденты, безвольно констатирующие конец мира и призывающие прожечь свою жизнь, если уж больше ничего не остается.

Чувство тупика и надвигающейся катастрофы посреди цветущего прогресса описали в своих мемуарах многие думающие люди того времени. Некоторые историки, изучающие этот загадочный период, говорят даже, что Европа взбесилась с жиру, отчего и случилась последующая трагедия. При взгляде на различные экономические, политические и геополитические трактовки причин, толкнувших мир в две мировые войны и Великую депрессию, трудно отделаться от ощущения, что все они — только частные проявления одного большого процесса, причудливо видоизменившегося в условиях каждой страны.

Иначе эту мысль можно выразить так: существовавшая на тот момент социальная модель (в широком смысле этого слова) не позволяла использовать накопленные ресурсы и подняться на следующую ступеньку развития.

Кризис породил как трехголовую гидру три версии новой социальной модели, оставившие значительный след в мировой истории: национал-фашистскую (доведенная до абсурдного максимума националистическая идея Европы того времени), советскую социалистическую и американскую либерально-капиталистическую. Снобизм европейских элит и их неспособность адекватно отреагировать на кризис социальной системы привели к двум мировым войнам и в конце концов к утрате Европой своего мирового господствующего положения.

Все три социальные модели имели немало общего. Их объединяет ярко выраженная тема отказа от прошлого и движение вперед и вверх через модернизацию. Все они черпали энергию из процесса урбанизации, опираясь на идею поступательного технического прогресса и тезис необходимости перестройки общества (критерии такой перестройки, правда, были весьма различны). Две модели, исключая «сверхчеловеческую» нацистскую, были универсально-человеческими, то есть апеллировали к индивиду и его свободному выбору будущего, которое зависит от его личного вклада.

Нацистский проект, к счастью, был закрыт в 1945 году. Советский, значительно более гуманный, с его утопическим совершенным человеком — строителем совершенного мира для всех, завершился в 90−х годах. Американский разваливается на наших глазах.

Не совсем верно говорить о правильности или неправильности социальных моделей. Модель существует до тех пор, пока она в состоянии обеспечивать развитие, в противном случае она саморазрушается, часто увлекая за собой на дно истории и страну-эпицентр (в древней истории масса подобных случаев). Жители Советского Союза имели возможность почувствовать этапы этого невеселого процесса на своем личном опыте. И американскую модель сегодня критиковать также глупо. Ее проблема не в неправильности, а в истекшем сроке действия. Найденная как панацея между двумя мировыми войнами парадигма больше не обеспечивает необходимого развития.

Американский проект оказался не только самым долгоиграющим, но и самым мощным. Почти каждая страна сегодняшнего мира в разной степени несет на себе отпечаток американской модели. Поэтому кризис американской системы общемировой, он серьезно отразится на всех впитавших в себя эту систему.

Пойти против инстинкта

При ретроспективном взгляде на человеческую историю хорошо видно, что кризисы социальных систем были самыми крупными, жесткими и плохо поддающимися рациональному разрешению. Трудность борьбы с ними упиралась прежде всего в трудность их формулировки. Но даже если удавалось понять суть проблемы, крайне сложно было предложить выход из нее, поскольку именно он и есть новая парадигма развития мира, а предложивший и внедривший идею становится лидером наступающего будущего.

Если попытаться сформулировать общее поступательное направление, в котором происходит смена социальных систем, то это, пожалуй, предоставление большего доступа более широкому кругу лиц к накопленным цивилизацией ресурсам для дальнейшего творческого использования.

Это обеспечение доступа к ресурсам представители левых движений часто путают со справедливым разделением богатства и материальных благ. Но перераспределение богатства само по себе совершенно не означает появления новой социальной системы, которая будет в состоянии обеспечить дальнейшее развитие цивилизации (в истории масса примеров разделения и последующего бессмысленного проедания перераспределенного богатства).

Сегодня кризис ощущается как дефицит ресурсов, а не как их избыток, что заставляет правящие элиты еще жестче контролировать свой кусок пирога. Это хорошо ощущается как на внутриполитическом уровне, так и на международном. Внутри отдельных государств продолжает демонтироваться система всеобщего благосостояния, неолиберализм породил ограничение, а не расширение доступа общества к ресурсам разного рода. Точнее – четверть века неолиберального триумфа несомненно привели к заметному повышению уровня благосостояния по всему миру, что особенно заметно на примере развивающихся стран вроде Китая, но при этом неолиберализм привел и к невиданной ранее концентрации богатства и резкому нарастанию социального отчуждения и дезинтеграции, в том числе и на Западе.

На международной арене развитые государства из последних сил пытаются ограничить претензии развивающихся гигантов на ресурсы и право влиять на правила игры. Эта реакция западного мира туже затягивает узел кризиса и делает его более ощутимым. Тем не менее шанс стать новым гегемоном появится как раз у той элиты, которая сможет, поборов собственный инстинкт, ослабить хватку или даже добровольно попрощаться со значительной частью ресурсов и привлечь к себе талантливых аутсайдеров, способных совершить творческий прорыв.

Ситуация обычно осложняется тем, что старый гегемон до последнего не верит в свой закат, консервирует и насаждает существующую систему. Очень часто для этого он начинает войну. Сегодня США склонны устраивать внешние войны для цементирования существующего порядка вещей.

Теоретически у такого гегемона, как США, есть шанс на вторую жизнь, если элита сумеет добровольно, ради сохранения национального лидерства, ослабить внутренние бразды правления и дать подняться наверх людям, которые не только смогут сформулировать новые правила игры, но и переформатируют существующее общество. Намек на начало этого процесса мы увидели с приходом к власти талантливого аутсайдера Барака Обамы. У США, на протяжении многих десятилетий перекачивающих мозги со всех сторон света, светлых голов сегодня, возможно, больше, чем где-либо.

На практике такая политика будет означать замену значительной части национальной элиты, а также перераспределение того богатства, которым обладает «платиновый» один процент населения Америки. Факты же последних лет упрямо показывают, что стремление сохранить богатство практически парализовало политическую волю американского истеблишмента, а его способность к риску и жертве теперь гораздо меньше, чем у предшественников начала прошлого века.

На Барака Обаму мир возлагает большие надежды, но у него есть шанс их оправдать лишь в том случае, если США удержатся от развязывания большой войны. Война же представляется значительной части американской элиты хорошим способом борьбы с экономическим кризисом, а также шансом для страны искусственно продлить свою гегемонию в мире. Но подобные действия гегемона не только ужесточат характер большого кризиса, но и навсегда похоронят шанс самих США предложить миру новую работающую модель.