В расцвете сил. Как изобрели средний возрастАнализируя историю Америки, приводя примеры из кинематографа и медицины, промышленности и литературы, рекламы и биологии, Патриция Коэн рассказывает, как придумали средний возраст. Портал «Вокруг света» опубликовал третью главу «Тиканье механизма времени». Перевод с английского Андрей Успенский

Patricia Cohen. Окончила Корнеллский университет, училась в аспирантуре в Принстоне. Сотрудничала с Rolling Stone Magazine, The Washington Post и Newsday. Более 10 лет была репортером The New York Times. В этом году опубликовала культурологическое расследование «В расцвете сил. Как изобрели средний возраст».

В одно февральское воскресенье 1848 года художник Томас Коул вернулся из церкви уставшим и замерзшим. Через три дня он умер. Ему было 47 лет.

На поминках в Национальной академии дизайна поэт-романтик и по совместительству издатель New York Evening Post Уильям Каллен Брайант произнес речь. «Смерть приходит в детстве, отрочестве, старости», — сказал Брайант и особо отметил, что Коул перешел в «новую стадию бытия», будучи в «полном расцвете умственных и физических сил». Иными словами, на той стадии, которую сам Коул в своей серии «Путешествие по жизни» обозначил как зрелость. Брайант не упомянул термин «средний возраст». Но уже через 30 лет, когда умер сам Брайант, этот термин вошел в разговорную речь как обозначение определенной стадии жизни. «Тридцать — это возраст богов, и первый седой волос напоминает вам, что вы уже как минимум на десять или двенадцать лет старше», — объявил журнал The Ladies Repository в 1861 году. «У Аполлона нет среднего возраста, а у вас есть». С годами заголовки вроде «Преимущества среднего возраста», «К сорока годам» и «Женщина среднего возраста» стали мелькать в прессе все чаще. Декабрьский номер Scribner’s Monthly за 1874 год предложил читателям ценные сезонные советы под грифом «Каникулы для среднего возраста». Статья оказалась в некотором роде предвестником книги The Feminine Mystique (книга Бетти Фридан 1963 года — о феминизме и ложном, выдуманном мужчинами понятии женственности. — Прим. перев.): каждую семью призывали дать матери отдохнуть зимой, чтобы она не попала в сумасшедший дом от переутомления и беспокойства. В 1881 году The New York Times объявила, что «силы находятся на высшей стадии развития» в среднем возрасте. В том же десятилетии в Harper’s Bazaar появилась регулярная колонка под названием «Средний возраст». В 1889 году журнал более точно определил термин для своих читателей: «те, кто достиг среднего возраста, то есть женщины от сорока до шестидесяти лет».

И пошло-поехало. В 1893 году пятидесятилетний Генри Джеймс назвал рассказ о писателе «Средний возраст». В 1898 Томас Харди включил «Вдохновения среднего возраста» в свой уэссекский цикл. А если кому-нибудь из романтически настроенных читателей хотелось более легкого, чем Джеймс или Харди, послеобеденного чтения, всегда можно было просмотреть любовные рассказы в «Историях любви средних лет» (1903), предшественнике любовных романов издательства Harlequin. В том же году журнал The Cosmopolitan напечатал эссе «Женщина пятидесяти лет», в котором отмечалось: «Сегодня женщина этого возраста в центре внимания — благодаря своему обаянию, красоте, зрелым взглядам, интеллекту и разнообразным дарованиям. А сорок лет назад она была бы зачислена в ряды вдов и бабушек — суровые обычаи тогдашнего общества заставили бы ее смотреть в глаза горькой правде: как раз к тому времени, когда женщина осваивается с ролью женщины, предполагается, что ей пора выйти из игры».

Очевидно, что-то переменилось за те три десятилетия, что прошли между речью Брайанта на поминках Коула в 1848 году и регулярным появлением колонок на тему среднего возраста. Из призрака с почти неразличимыми очертаниями средний возраст сгустился в осязаемую сферу жизни, о нем стали говорить и писать. Социальные изменения, естественно, происходят постепенно. Идеи распространяются рывками, культурные сдвиги занимают годы, не месяцы. Разнообразные течения в конце концов сошлись воедино во второй половине XIX века и изменили те истории, которые люди рассказывали о превратностях своих судеб. Между смертью Коула и своей собственной Брайант застал развитие микробной теории болезней, анестезирующих веществ и прививок; изобретение двигателя внутреннего сгорания, электричества, телефона, фонографа, домашнего холодильника и пишущей машинки, лифта, более быстрого метода сталеварения, дюжины гениальных приборов, включая радиометр (измерение уровня радиации), гальванометр (измерение электрического тока), динамометр (измерение силы), интерферометр (измерение расстояния); распространение железных дорог, газового света и карманных часов, прокладку первого трансатлантического кабеля; издание «Происхождения видов» Дарвина, введение новых художественных приемов для изображения хода времени, систему переписи населения (с распределением всех людей в возрастные группы по 10 лет), упадок цехового обучения. Брайант стал свидетелем создания новой, индустриальной, бюрократической и технологической эпохи.

Фредерик Уинслоу Тейлор, известный как отец научной организации труда, был ребенком этого нового, ориентированного на науку, мира. Его интересы соответствовали интересам этой быстро развивающейся эпохи. В 1878 году, в год смерти Брайанта, Тейлор устроился на работу на сталелитейный завод Midvale, где вскоре и начал проводить новаторские исследования в области времени и пространства. Он считал, что посредством внимательных наблюдений и экспериментирования он сможет обнаружить оптимальный способ выполнения всех рабочих задач и, следовательно, увеличить общую производительность труда. Каждую задачу он раскладывал на множество маленьких частей и тщательно изучал последовательность действий , все приспособления и движения, с тем чтобы потом их собрать обратно максимально эффективным образом. Все задачи, от самых банальных до сложных и запутанных, были описаны на карточках, каждая из которых давала скрупулезные инструкции для рабочих. В книге «Принципы научного управления», посвященной вычислению оптимального способа загрузки мешка с передельным чугуном весом в 92 фунта и размером 4×4, Тейлор описывал схему действий рабочего по фамилии Шмидт: «Шмидт начал работать, и целый день с регулярными интервалами человек, которой стоял за его спиной с часами, говорил ему: «Подними мешок и иди. Теперь садись отдохни. Теперь иди. Теперь отдохни» и т. д. Он работал, когда ему говорили работать, и отдыхал, когда ему велели отдыхать. К половине шестого вечера он загрузил 47,5 тонны». Каждое движение и каждый момент были важны.

Фредерик Уинслоу Тейлор НОТ

Впоследствии некоторые историки обвинили Тейлора во лжи: он якобы менял результаты на бумаге и преувеличивал собственные достижения. Так ли это, значения не имеет — с его вкладом в историю не поспоришь. Опубликованные в 1911 году «Принципы» повлияли на работу линий сборки на заводах Генри Форда в Детройте. В 1913 году, для того чтобы построить машину, рабочим Форда требовалось 12,5 часа. К 1914-му эта же работа занимала чуть больше полутора часов. Идеи Тейлора насчет эффективности и стандартизации со временем стали важным этапом в развитии массовой продукции и массового рынка: тейлоровские пространственно-временные исследования учитывали в собственной практике не только жилищно-строительные фирмы, библиотеки и больницы, но и домохозяйки. Богатство индустриальных стран в прошлом веке — это отчасти результат невероятного увеличения производительности труда, основанного на системе Тейлора, с помощью которой стало возможно изготавливать товары дешевле и быстрее. Как резюмировал один специалист по менеджменту: «Огромная, хоть и невозможно подсчитать, какая именно, доля баснословной производительности труда и высокого уровня жизни в США…» — результат идей Тейлора.

Когда общество еще мерило время по петухам и закатам и нерегулярно следило за датами рождений, Скоростной Тейлор (как его называли в цехе) проповедовал, что каждая секунда важна, и требовал, чтобы каждую из них считали. Его идеи пришлись ко двору в ту эпоху, когда, казалось, пространство и время сместились и распались: люди стали иначе ощущать время из-за новых технологий, таких как железные дороги, телеграф и электрическое освещение. Настенные часы стали украшать дома в 1830-е годы, а карманные часы распространились в 1860-е. В 1870-е годы в английском появились такие выражения, как «вовремя», «опережая время» и «отставая от времени». В 1884-м состоялась Первая международная конференция по синхронизации времени. На ней произошло деление Земли на часовые пояса относительно «среднего» времени по Гринвичу.

В период с 1890 по 1920 год Тейлор произвел переворот не только в производстве, но и в сознании американцев в целом. Он привязал современного человека к часам и внес чувство времени в каждую частичку культуры. Он писал, излагая свои мысли со свойственным ему усердием: «Эти же идеи… с тем же успехом могут относиться к любого рода человеческой деятельности: ведению дома, управлению фермой; общению с торговцами, мелкими и крупными; к церквям, благотворительным фондам, университетам и государственным структурам».

Научная организация труда должна была управлять всеми аспектами человеческого существования, в том числе и процессом старения. Тейлоровские вера в науку и упорное стремление к классификации и стандартизации создали необходимые условия, из которых появился средний возраст. Как и Тейлор, который призывал «раскладывать каждую задачу на составные части», психологи, педагоги и врачи поделили жизнь на несколько фаз: детство, юность, средний возраст, старость. Как и Тейлор, который создал ряд пошаговых инструкций для каждого рода деятельности, новый класс профессионалов, появившийся к концу XIX века, установил нормы поведения, одежды, сексуальной жизни и настроений, подобающих каждому конкретному возрасту . А человеческая жизнь, когда-то воспринимавшаяся как нечто духовное, превратилась в объект экономического интереса — вот так и Тейлор ценил в рабочих только их трудоспособность. Глядя на людей таким образом, он как будто постоянно оценивал, насколько они могут оказаться полезны на фабрике или в офисе; это в конце концов привело его к выводу, что молодые люди гораздо более полезны обществу, нежели люди средних лет или старые.

И за всем этим звучало непрестанное тиканье часов на работе, в школе, дома. Тиканье, которое Тейлор пытался обуздать своим секундомером, пробудило в обществе сознание более тонкой градации возрастов.

Начало самоидентификации поколений

Детские увлечения Тейлора предопределили его превращение в хранителя времени. Он родился в 1856 году в семье богатых квакеров. Его предки переехали в город Джермантаун, близ Филадельфии, еще до американской революции. Его родители придерживались умеренных политических взглядов (в том числе и в вопросе аболиционизма) и поддерживали женское избирательное право. Он рос во время Гражданской войны, когда на фабриках производились штыки и военные формы, а в больницах лежали раненые солдаты-союзники.

Когда Фредерику исполнилось 12 лет, он отправился с семьей в трехлетний тур по Европе. Во время путешествия он скрупулезно записывал время прибытия и отправления всех карет, на которых его семья ездила по Норвегии. По утрам он, аккуратно причесав светлые волосы на прямой пробор, долго и дотошно измерял спортивную площадку, прежде чем позволить начаться игре. На прогулках он пытался найти идеальный шаг, который позволил бы ему преодолеть максимальное расстояние с минимальными усилиями.

По возвращении Тейлоров в Джермантаун Фреда отправили в Phillips Exeter Academy в Нью-Гемпшире. Именно там в 1876 году шестнадцатилетний Тейлор увидел «первый пример хронометража в своей жизни». Математику ему преподавал легендарный Джордж Уэнтуорт, который помимо учительской зарплаты получал гонорары за 34 учебника по математике. Уэнтуорт сидел за деревянным учительским столом, спрятав свой секундомер от учеников за маленьким выступом. Пятьдесят мальчиков решали примеры. При окончании работы каждый из них должен был поднять руку и щелкнуть пальцами. Когда примерно половина класса заканчивала работу, Уэнтуорт, бородатый, в неряшливом костюме, объявлял: «Хватит!» Только через много месяцев Тейлор сообразил, что Уэнтуорт отмечал время, которое требовалось мальчикам для того, чтобы разобрать уравнения и геометрические рисунки. С помощью полученной информации Уэнтуорт высчитывал, сколько нужно задать на дом.

Если бы Тейлор поступил в Гарвардский университет на юридический факультет, как собирался и как хотели его родители, вполне возможно, что через восемь лет он не следил бы за часами. Но из-за проблем со зрением и сильных головных болей он не поехал в Кембридж. Родители посоветовали ему стать инженером, выбрать специальность с меньшей нагрузкой и на глаза, и на голову. Вместо эксетерского пиджака с галстуком он надел рабочий комбинезон, взял ланч-бокс и пошел помощником модельщика на большой пыльный, громыхающий сталелитейный завод. А после работал в Midvale Steel, где быстро стал бригадиром. В 1881 году, он, как и Уэнтуорт, начал следить за временем. Тейлор не просто отслеживал, сколько времени модельщик или рабочий у станка выполняет определенную задачу, а высчитывал каждое движение до сотой доли минуты. Биограф Тейлора Роберт Кэнигел говорил про тейлоровский вклад в историю, вспоминая Чарлза Дарвина, Карла Маркса и Зигмунда Фрейда, отмечая при этом, что «каждый из них решал, казалось бы, неразрешимые задачи благодаря глубоко аналитическому, научному складу ума».

У большинства экспертов и менеджеров, которые стали появляться в ХIХ веке, не было амбиций такого масштаба. Но в более тривиальных и незначительных делах психологи, врачи, биологи, менеджеры и клерки твердо верили в научный метод и в то, что общество можно рационально организовать и управлять им. Все в природе, от человеческой жизни до атома, было подвержено классификации. Наука повлияла даже на художников-модернистов, которые хотели разложить сущность человеческого бытия на элементарные частицы.

С переездом людей в города стало исчезать невольное смешение поколений, естественное в деревенских домах, школах, церквях и фермах. Теперь люди стали собираться в группы по возрасту. Развивающиеся государственные бюрократические организации вроде армии, скажем, стали дифференцировать и организовывать население по возрастным группам. Возраст стал главным критерием градации в образовании, статистических выкладках и зачислении на военную службу. В 1850-е и 1860-е годы появилось деление на классы в школах. К 1880-м годам частные организации, рассчитанные на средний класс, такие как YMCA, The Boy Scouts, Campfi re Girls, 4-H Clubs, и многие общественные объединения стали классифицировать участников по году рождения. Бюро переписи населения США, которое к этому моменту уже группировало людей в блоки по десять лет, в 1900 году впервые ввело графу «дата рождения».

Когда почти круглосуточную работу на ферме заменила работа на фабриках, в городах появилось множество разнообразных развлечений. Ночь засияла электрическим светом. Представители одного поколения встречались в парках аттракционов, на танцплощадках, в клубах, в студенческих организациях. Женские клубы, как писала известная участница борьбы за контрацепцию Маргарет Сэнгер, стали «школами для женщины средних лет», где пятидесятилетняя дама могла найти «друзей, находившихся, как и она, на середине жизненного пути». Эта дифференциация усиливала поколенческое самосознание. Выделение средних и старших классов в отдельные школы, ставшее более распространенным после 1910 года, обозначило подростков как особую группу и предоставило им возможность получить уникальный общий опыт. Старшие классы давали подросткам образование, лучшее, чем у их родителей, и отсрочили вступление в мир взрослой работы. Чем яснее люди осознавали себя частью определенной фазы жизни, тем глубже становились и пропасти между фазами.

В медицине стали официально признавать и классифицировать эти возрастные группы, так что к концу века, как подытожил Ховард Чудакофф (историк, социолог, профессор Brown University. — Прим. перев.), стадии «были определены с почти хирургической точностью и для каждой стадии устанавливались все более и более четкие нормы». Возрасты, воспетые Шекспиром и Данте, перестали восприниматься как литературные условности и превратились в общедоступный научный факт.

Врачи и психологи составили таблицы биологического, социального и умственного развития, которые превратили первые несколько лет жизни ребенка в серию ежемесячных контрольных точек: ожидаемый возраст первого шажка, первого слова, первой твердой еды; возраст приучения к горшку; возраст для поступления в школу и со временем возраст, когда ребенок понимает, что же именно произошло с мамой Бемби. Эти измеренные и последовательные фазы стали медицинским дополнением к тейлоровской научной организации труда. Каждый момент времени соответствовал определенным задачам и нормам поведения. Врачи определили, что все специфические особенности и болезни детей требуют отдельной отрасли медицины. В 1880-е была основана педиатрия. В 1900-м шведская писательница-феминистка Эллен Кей издала книгу «Век ребенка», оказавшую огромное влияние на воспитателей и педагогов. В ней говорилось, что природа детей отлична от природы взрослых. А в 1904 году врач, считавший, что стариков также нужно поместить в особую категорию, написал в American Journal of Nursing: «Необходимо подогнать нашу практику под разные возрасты. Нельзя лечить маленького ребенка так же, как взрослого, а старика так же, как человека в расцвете сил». Пять лет спустя врач Игнац Лео Нашер определил сенесценцию, или старение, как «отдельный период жизни, не менее значимый объект физиологии, чем период детства». Он же впервые назвал «новую, специальную отрасль медицины» термином «гериатрия».

Примерно в то же время в общественном сознании утвердилась идея подросткового возраста — официально она была зафиксирована легендарным психологом Гренвиллом Стэнли Холлом в 1904 году в книге «Юность: ее психология и отношение к физиологии, антропологии, социологии, сексу, преступности, религии и образованию». Подростковый период Холл обозначил как время между 12 и 24 годами с пиком, приходящимся на 14–16 лет. Период этот характеризовался взрывоопасной смесью наивного оптимизма, повышенных сексуальности и эмоциональности, неустойчивости, эгоцентризма и опрометчивости поступков. Литературного предшественника такого подростка можно найти в «Страданиях юного Вертера» Гёте. В романе описаны романтические порывы юности, которые так пленили Холла, Кей и других.

Холл был выдающейся фигурой среди своих коллег. В 1887 году он основал American Journal of Psycholo, стал первым президентом Американской ассоциации психологов, почти 30 лет был ректором университета Кларка. Он принимал Фрейда, когда тот в 1909 году посетил США. Под сильным влиянием идей Дарвина Холл изобрел то, что он назвал генетической психологией, — перенос идеи эволюции с видов на одного человека. В его понимании, каждый человек проходит те же стадии развития, что и человечество в целом. Младенцы — это дикари; с 8 до 12 дети — это пигмеи (которых Холл считал первобытными людьми); в подростках же можно проследить черты древних и средневековых сообществ, в которых наблюдалась «странноватая тенденция быть либо очень хорошими, либо очень плохими». У среднего возраста не было великих летописцев и заступников масштабов Холла. Но с появлением четких границ детства, отрочества и старости средний возраст занял место среди этих определений. Идея отдельного периода в середине жизни проникла в культуру. Этому способствовали организации с делением на возрастные категории, индустриализация, урбанизация, а также понижение уровня рождаемости и смертности. Можно было бы предположить, что средний возраст появился в результате того, что люди стали дольше жить. Ведь если бы смерть наступала в 40 лет (средняя продолжительность жизни в 1800 году), то среднего возраста попросту не было бы. Но на самом деле это всего лишь малозначительный фактор. Средняя продолжительность жизни не так сильно выросла, в 1900 году она составляла 47 лет. Но ни цифры 1800 года, ни цифры 1900 года не показывают, сколько люди жили в действительности. Высокая младенческая и детская смертность понижала среднюю продолжительность жизни. Даже в колониальную эпоху у человека старше 15 лет были все шансы дожить до 60. Никто не принимал 45 или 50 лет за старость.

От авторов сайта: правильным показателем является не «средняя продолжительность жизни», а «продолжительность предстоящей жизни» по возрастам, хотя их часто путают. У ребенка, который в средние века пережил младенчество, повышаются шансы дожить до 5 лет; у того, кто дожил до 5 лет, очень неплохие шансы дожить до 60.

Более существенным фактором было то, что женщины стали заводить меньше детей. Изобретения вроде антисептиков и обнаружение микроорганизмов, вызывающих холеру и дифтерию, сильно понизили детскую смертность и сократили количество женщин, покалеченных или даже убитых родами. Улучшились еда и гигиена — это помогало детям пережить переходный возраст, а затем, в свою очередь, повлияло на понижение уровня рождаемости. У родителей стало меньше детей, но больше времени и денег, в каждого ребенка теперь вкладывали больше.

В американцах начал пробуждаться дух независимости: женщины, прежде считавшие детей божьей волей или символом мужской власти, стали рассматривать их как результат собственного выбора. Это мнение поддерживали феминистки и сторонники противозачаточных средств, консультировавшие семьи насчет влагалищных мазей, прерывания полового акта и спринцевания. Доктор Джеймс Эштон советовал всем обрученным мужчинам «всегда класть чистую салфетку в постель». А изобретение вулканизированной резины, которую Чарлз Гудиер превратил в целую династию шин, добавило к прочим противозачаточным средствам и дешевые, но надежные презервативы, приобретшие популярность в 1870-е. У среднестатистической матери 1900 года было двое или трое детей, вдвое меньше, чем веком ранее. Младший ребенок, как правило, покидал дом, когда матери было 53 года, а умирала она в 71 год. Зрелость перестала быть ровным, без изменений, периодом, заполненным только работой на ферме и деторождением, — и так до самой смерти. Женщины средних лет впервые смогли заниматься другими делами: модой, покупками, общественной работой. Жизнь продолжалась после детей!

Новая норма

Возрастное самосознание острее всего ощущалось в центрах городов, очагах цивилизации, — там жили те, кто формировал общественное мнение, и туда стремились люди. Разрастающийся средний класс — менеджеры и чиновники, управлявшие экономикой индустриального общества, — образовал новый социальный ярус: ниже богатых землевладельцев и бизнесменов, но выше неквалифицированных рабочих и мелких фермеров.

Классовые и гендерные различия стали особенно жесткими в конце 1870-х годов и в 1880-е годы. Супружеские пары переехали с ферм, где весь труд был общим, в города, где им пришлось разделиться: мужчинам выходить на работу, женщинам сидеть дома. Одновременно тяжелые экономические условия разжигали классовую борьбу. Профессиональные служащие и бизнесмены оказались отделены от рабочих, а тех становилось больше не по дням, а по часам: они целыми кораблями прибывали в американские порты. В 1900 году белыми воротничками были примерно четыре миллиона мужчин, меньше чем пятая часть всех работающих. Верхняя часть этого слоя состояла из юристов, ученых, священников, врачей и менеджеров, нижняя — из клерков, учителей и воспитателей — и у них, невзирая на более низкие доходы, не меньше ценились труд, умеренность, ответственность и благоразумие. В тот момент две трети американцев все еще жили в деревнях и половина населения была бедной.

В XX веке средний класс доминировал и определял ситуацию в США. Даже на ранней стадии эта сравнительно небольшая группа находилась у рычагов влияния и власти рядом с классом богатых, а в средствах массовой информации их голоса были заметнее прочих. Представители этой культуры способствовали созданию образов и толкований американской суматошной жизни. Они заслуживают особого внимания, потому что задали направление разговора и сформировали восприятие среднего возраста — и у самих себя, и у того этнически разнообразного рабочего класса, который они считали ниже себя.

Мили кабелей и десятки журналов, которые соединяли восток страны с западом, север с югом, распространяли свои вкусы и свои предрассудки. В 1890 году в Америке было проложено почти 200 000 миль железных дорог, 250 000 миль телефонных проводов. Выходило 1610 ежедневных газет. К 1900 году появились еще и автомобили. Жители с противоположных побережий могли наслаждаться одними и теми же картинками, комиксами, новостями, шутками, стилями и идеями — все это посредством рекламы, книг, журналов, газет, каталогов Sears, Roebuck & Co и Montgomery Ward, а потом еще и кинофильмов. И все это за крошечную долю того времени, которое потребовалось бы для передачи информации раньше. Публика вовсю использовала этот источник незнакомых картинок, жестов, настроений и моделей поведения, конструируя таким образом самоидентификацию поколения. Во многих частях страны медийный образ «мужчины/женщины средних лет» появился в средствах массовой информации раньше, чем эти персонажи во плоти.

Производители одежды и редакторы модных журналов были одними из первых, кто предписал определенную манеру одеваться людям разных возрастов. В американских деревнях начала XIX века люди шестнадцати и шестидесяти лет могли без стеснения носить одинаковые вещи. К концу века ситуация изменилась и у каждого возраста появился свой дресс-код. В 1895 году Los Angeles Times объяснял «бабулькам», что делать, чтобы не «выглядеть больше в ширину, чем в длину».

В 1903 году миссис Вильсон Вудро (жена Джеймса Вильсона Вудро, двоюродного брата будущего президента Америки) жестко оповестила читателей журнала The Cosmopolitan о том, что «святая простота в пятьдесят абсурдна». Женщина средних лет должна баловать себя украшениями, «ее преимущество — блеск драгоценностей, запрещенный дебютантке». Harper’s Bazaar утверждал, что 25 лет — предел для простой одежды. Растерянный 45-летний читатель получал следующее наставление: «Изысканная одежда и смелая, пикантная мода на самом деле приличествуют середине жизни; в старости, так же как и в молодости, следует носить другое». Фасоны мужской одежды тоже разделили поколения. По ширине швов или расположению стрелки на брюках возраст определялся не хуже, чем по кольцам на пне. В 1904 году в газете San Francisco Call появилась статья «Новые стили, рассчитанные на мужчин — молодых, старых и средних лет», в которой говорилось: «Бывают соломенные шляпы для молодых мужчин, бывают соломенные шляпы для мужчин средних лет, бывают соломенные шляпы для стариков и бывают соломенные шляпы для мальчиков. У каждого возраста свой особый, неповторимый стиль — в этом году более чем когда-либо».

Руководства по этикету, популярные брошюры, академические лекции, государственные отчеты, медицинские конференции, журналы и рекламы указывали подобающий возраст для всего — от бракосочетания до употребления мяса. Они настроили общественные часы, указав, когда следует завершать обучение, начинать независимую жизнь и заводить детей. Эти новые нормы объясняли женщинам средних лет, как следует одеваться и как часто следует заниматься сексом (к сожалению, это нередко сводилось к нулю). Бывший акушер Джеймс Фостер Скотт изложил в книге 1898 года «Сексуальный инстинкт» свое представление о подобающем сексуальном поведении на каждой жизненной стадии. Он объявил, что «на закате жизни» человек «вновь становится физиологически бесполым». По его оценке, женщины достигают этого момента в возрасте от 42 до 50 лет, а мужчины между 50 и 65 годами. По словам реформатора питания и основателя первого спа-курорта Джона Харви Келлога — того Келлога, который впоследствии вместе с братом Вильямом Китом усовершенствовал кукурузные хлопья, — мужчины и женщины из разных поколений не должны вступать в брак, так как у старых людей не хватает сил, чтобы соответствовать сексуальным потребностям молодых. В это же время предшественники авторов, писавших об этикете, строго блюли порядок в обществе. «Пылкость и нетерпение, присущие 18 годам, в 50 лет — аморальны, — писала в 1903 году Селия Паркер Вулли (писательница, гражданская активистка, борец за права человека. — Прим. перев.). — Неприятно и тяжело видеть, как стареющие мужчины и женщины пытаются подражать молодым».

Человек, неспособный подчиниться новым стандартам, рисковал оказаться за пределами новой «нормы»: термина, перекочевавшего из медицины и ставшего популярным в повседневной жизни около середины века. Когда-то нейтральный математический термин «девиация» приобрел явственную отрицательную окраску. Стало важно не отличаться от общества. Религиозные авторитеты были вытеснены экспертами всех сортов, в результате «нормальность» стала гораздо важнее морали.

У Тейлора было множество последователей, стремившихся применять научный подход и распространять стандартизацию и сегментацию на все сферы человеческой деятельности. Реформаторы-прогрессисты, процветавшие в 1890–1920-е годы, были социально-политическим дополнением к Тейлору. Они старались применить его идеи в других сферах деятельности, в том числе в управлении государством. Развивающийся городской средний класс начал поддерживать некоторых активистов, например Теодора Рузвельта, Вудро Вильсона и Маргарет Сэнгер. Они считали, что могут излечить общество от всех недугов с помощью научного подхода к делу. Доктор Келлог основал свой знаменитый санаторий в Баттл-Крик, в Мичигане, на основе «рациональных, научных идей, под постоянным научным управлением». Фрэнк и Лилиан Гилбрет — их история впоследствии стала сюжетом книги и фильма «Оптом дешевле» — были, возможно, самыми известными гуру в области научной организации труда. Эллен Ричардс, химик и инженер-сантехник, основала дисциплину «домашняя экономика». Ее тоже вдохновляли идеи научной организации труда и соблазнительная возможность избавиться от «лишних действий». Ричардс считала, что наука заставляет женщин задаться вопросом: «Оптимально ли я рассчитываю свое время?» Близким другом и советчиком Ричардс был Мелвилл Дьюи (Melville Dewey), изобретатель современного метода каталогизации книг в библиотеках и президент Нью-Йоркского общества эффективности. Ради экономии он сократил свое имя до Мелвил Дуи (Melvil Dui).

После появления «Принципов научного управления» в 1911 году казалось, что тейлоризация проникла повсюду. На следующий год Кристин Фредерик, журнальный редактор, консультант и теоретик домашнего хозяйства, стала вести колонку в Ladies’ Home Journal. Эпиграфом к каждому тексту служил рассказ про Тейлора и передельный чугун: статьи учили женщин применять научные принципы в нелегком деле ведения дома. Фредерик писала, что у богатых женщин обычно бывала прислуга, у женщин бедных, которые сами часто оказывались прислугой, потребности были значительно ниже. «Настоящие проблемы возникают у женщины среднего класса: общество требует от нее очень многого, несмотря на ее незначительные физические силы и финансовые возможности. Это жены небогатых священников, банковских клерков, продавцов обуви, институтских преподавателей и молодых мужчин в начале профессиональной карьеры — объясняла Фредерик. Это изысканные, образованные женщины, у многих из них есть университетское образование, многие знают толк в бизнесе. У них есть дети, за которыми они должны ухаживать, — и на это у них совсем мало денег». Фредерик посоветовала им разбить каждую задачу на отдельные маленькие части и замерять время, необходимое для каждой микрозадачи, дабы найти наиболее эффективный способ почистить картошку или погладить рубашку. Несколько лет спустя она основала курс дистанционного обучения под названием «Бытовая инженерия: научная организация домашнего труда». В 1913 году журнал Life напечатал карикатуру, в которой эксперт по эффективности ругает парочку, целующуюся на работе, за то, что «в их поцелуе было пятнадцать лишних действий».

У этой теории были противники, даже ярые. Они считали Тейлора бездушным пропагандистом эпохи машин, ценившим эффективность выше человечности. Президент американской федерации труда Сэмюэл Гомперс написал после выхода «Принципов», что в системе Тейлора «каждый человек — всего лишь шестеренка, гайка, винтик, неотъемлемая крошечная часть огромной машины». Тейлор не считал, что эффективность противоречит человечности; более того, он твердо верил, что его система стандартизации спасет простого рабочего от капризов начальников-эксплуататоров и поднимет зарплаты. Непредвзятая наука должна была служить арбитром между рабочей силой и начальством. Прогрессивные политики, например будущий верховный судья Льюис Брэндайс, поддерживали научную организацию труда, так как она обещала превратить мир в «индустриальную утопию». Можно назвать новую норму образцом, а можно — банальностью, Тейлор не видел здесь противоречия и проблемы. Конформизм — хорошее качество. Если лучшее уже найдено, зачем что-либо менять? Именно так рассуждал Бэббит, мужчина средних лет, герой книги Синклера Льюиса 1922 года. «Вот образец стандартного американского гражданина! — с гордостью заявлял он. Вот оно, новое поколение американцев: настоящие мужчины, с волосатой грудью, с ласковыми глазами и новейшими арифмометрами в конторах».

Поклонники идей Тейлора считали, что в личной сфере тоже существуют правильные методы, «наилучшие методы» и неправильные методы. О кальвинизме и предопределении следовало забыть. Каждый человек мог достичь оптимального состояния, следуя предписанным нормам. Полин Мэнфорд, богатая героиня романа Эдит Уортон «Сон в сумерках», написанного в 1927 году, думала, что наука заставит высшее общество штамповать детей «сериями, как форды». Научная организация труда была задействована и в борьбе со старением. «Нервность, усталость, истощение мозга… неужели ее борьба с ними была тщетна? К чему годы кропотливых усилий, по Тейлору, направленных на победу над естественной человеческой судьбой, над тревогой, печалью, старостью, если они все равно вернутся в полной мере, как только упустишь контроль над происходящим?»

Бедная Полин. В заводских цехах Тейлор (или хозяева, или менеджеры) сами задавали темп работы. При вычислении наиболее эффективных методов нельзя было полагаться на рабочих. Однако там, где речь не шла о промышленности, предполагалось, что мужчины и женщины сами должны следить за своими действиями и оптимизировать свою личную жизнь. Идеи Тейлора вошли в дома как часть движения «Помоги себе сам»: они должны были наделить человека чувством собственной автономности и помочь ему достичь счастья в эпоху массового производства. Кристин Фредерик объясняла в Ladies’ Home Journal, что «конечная цель домашней эффективности — не идеальная система работы, не научно организованное расписание, не идеальная чистота и порядок. Конечная цель — личное счастье, здоровье и внутрисемейный прогресс».

Безграничная вера в то, что наука и логика способны усовершенствовать человеческое существование, сегодня может показаться наивной. В ХХI веке мы уже знаем о ядерных кошмарах, загрязнении окружающей среды и эффективных способах убийства. Но в те времена мысль о безграничных возможностях новых технологий вызывала почти детский восторг. В начале 1920-х годов Джон Д. Рокфеллер основал Мемориальный фонд Лоры Спелман, который должен был пропагандировать «научное» решение социальных проблем. В итоговом отчете фонда было высказано убеждение в том, что войны, бедность и классовая борьба не более чем «иррациональные явления», которые можно излечить разумом и наукой. Уортоновская Полин сказала бы, что научное управление — это способ укротить «природные силы в человеческой судьбе». Создание рациональных стандартов обладало успокоительным эффектом в эпоху стремительного и непонятного преображения мира. Исчезло все, что раньше передавалось от поколения к поколению, как семейная Библия, — привычные источники дохода, домашняя жизнь, обычаи. Мужчины переезжали с ферм в города и за фабричными станками забывали прошлую жизнь. Женщины пошли работать, кто по желанию, кто по необходимости, — от этого разросся страх, что исчезнут традиционные ценности и семейная жизнь распадется. Иммигранты из разных экзотических мест волнами хлынули в месиво городов. В период с 1860 по 1890 год их было десять миллионов, и у каждого — свои привычки и свой язык.

Если бы человек из 1890-го увидел свой дом 30 лет спустя, он бы страшно удивился всем непонятным приспособлениям, украшающим его владения: водопроводу с горячей и холодной водой, туалету внутри дома, тостеру, стиральной машине, телефону, свежим фруктам и овощам зимой, косметике, шкафу с большим количеством разной одежды, радио и, может, даже парковке у дома. Если бы он зашел в продуктовый магазин или аптеку в 1920 году, он увидел бы сотни новых продуктов и лекарств от проблем и болезней, о которых он даже и не слыхал: от галитоза (малоизвестный термин для плохого запаха изо рта, впоследствии прославленный листерином) до так называемого хомотоза (отсутствие красивых вещей в доме). На этой же улице он нашел бы ряд заведений, которых прежде не существовало: прачечных самообслуживания, салонов красоты и кинотеатров.

Теория жизненных стадий предлагала обществу, неуверенному в завтрашнем дне, жесткую и логичную структуру. Для человека, заблудившегося в колоссальной индустриальной машине, советы насчет того, как себя вести, как одеваться, когда жениться или ожидать повышения по службе, были чем-то вроде подробной карты. Вот что от тебя ожидается, вот что нормально и стандартно для такого человека, как ты.

Средний возраст заполнил важную нишу: он дал людям способ хотя бы частичной самоидентификации во время исторического кризиса идентичности. Врачи и психологи вроде Гренвилла Стэнли Холла были уверены, что различные фазы жизни — такая же биологическая реальность, как появление зубов у детей. Перефразируя слова Вольтера о Боге: «Если бы среднего возраста не было, его следовало бы изобрести».