Империя

Зачем на протяжении всей мировой истории c завидной периодичностью самые разные народы собираются вместе под одной крышей? И почему один народ становится «крышей» других народов?

Анатолий Вассерман, story.ru

	Многие полагают создателем понятия империи в современном его виде Тэмуджина Есугеевича Бордэ-Чинова, более известного под титулом Чингисхан – правитель, великий, как море.
	Другие вспоминают Карла Пипиновича Мартеллова – основателя Западной империи, воссозданной недавно вновь после множества исторических перетасовок, распадов и воссоединений под именем Европейского союза.
	Впрочем, тогда уж логичнее начать с Константина Констанциевича Евтропова, положившего начало разделению Римской империи на Западную и Восточную. Или с Бассиана Септимиевича Севера, известного под прозвищем Каракалла (по названию любимого им вида халата): он даровал римское гражданство всему свободному населению империи, уравняв провинциалов с уроженцами Италии, как сами италики были после серии войн уравнены с уроженцами Вечного города. А можно вспомнить Хаммурапи Син-мубаллитовича Аморея, впервые объединившего все Междуречье и создавшего первый дошедший до нас писаный свод законов.

Само изобилие кандидатов на роль творца концепции «империя» указывает: такого творца вовсе не было. Как не было и не могло быть творца концепции «река» или концепции «равнина». Империя – структура естественная. А самое главное – выигрышная. По нескольким причинам.

Империя – страховка народов от генетических дефектов

С незапамятных времен люди жили племенами – группами близких родственников, происходящих от одних и тех же предков. С точки зрения эволюции это выгодно: поддерживая друг друга, родственники способствуют сохранению хотя бы части из них, и это повышает вероятность передачи генов, общих для них всех, следующим поколениям.

Но чем ближе родство родителей, тем вероятнее, что их потомки получат от обоих один и тот же вариант какого-то гена. Если он дефектный, больше потомков будут страдать от этого дефекта. Поэтому племенная организация общества породила систему брачных классов – ограничений на связи слишком близких родственников: вступать в брак можно только с людьми из других классов. Генетики тогда, конечно, еще не знали, скорее всего, классы определяли наугад и выживали те племена, где система оказывалась ближе к генетически обоснованной.

По мере накопления опыта брачных классов становилось все больше. В некоторых племенах, доживших до наших дней в изоляции от остального мира, классов столько и каждый из них так мал, что супруга можно выбирать всего из 2–3 вариантов. Очевидно, это тупик развития.

Выходом из тупика стали межплеменные браки. Например, латины – жители Рима – всего через несколько десятилетий после основания города похитили себе жен в соседнем племени сабинов. Сама эта традиция, конечно, сложилась за много веков, а то и тысячелетий до появления Вечного города. Но похищение – дело слишком сложное, чтобы прибегать к нему часто. Пришлось устанавливать постоянные связи между племенами, потом селиться вместе…

Потомкам одного предка легко чувствовать свою общность. Заведомо разные племена вынуждены искать новые основания для повседневного сосуществования. Народ создается вокруг единого языка, единых бытовых норм, единой кухни, в конечном счете вокруг единой культуры.

Империя выгодна экономически

Народы, как правило, достаточно велики, чтобы не особо беспокоиться о генетических дефектах. Но существует и несметное множество других причин для взаимодействия. Главная из них – непрерывный рост сложности хозяйства.

Приведу один пример. Еще в III тысячелетии до нашей эры в Средиземноморье научились делать бронзу – сплав меди с оловом. Она существенно прочнее чистой меди, а отливки из нее делать проще. Но запасы олова в регионе сравнительно невелики, так что довольно скоро, по историческим меркам, оказались если не близки к полному исчерпанию, то по меньшей мере слишком трудны в добыче. И уже во II тысячелетии до нашей эры основным источником поставок олова стали Британские острова. Их даже называли тогда Касситеритовыми – по древнегреческому названию самого олова «касситерон» (окись олова – основной в природе оловосодержащий минерал – по сей день называют касситерит).

В 43‑м году нашей эры Рим даже оккупировал юг Британии, дабы гарантировать себе постоянные поставки олова: хотя к тому времени в самом Риме, да и в большей части Европы уже была прекрасно освоена железная металлургия, но бронза, в отличие от железа и простых углеродистых сталей не ржавеющая, сохраняла несметное множество применений.

До поры до времени межрегиональное, значит, и международное взаимодействие обеспечивали независимые торговцы. Это куда проще прочих решений: каждый торговец действует на свой страх и риск, а критическая масса товарных потоков, обеспечивающая сколь угодно сложное хозяйство, накапливается по мере надобности. Но издержки любой бесплановой деятельности, в том числе и самостоятельной торговли, также достаточно велики, чтобы искать иные варианты организации. А у торговцев есть еще и специальные возможности осложнить жизнь всех своих партнеров.

Прежде всего производитель, всецело зависящий от торговца и не имеющий возможности договориться со своим поставщиком напрямую, вынужден закладываться на риск срыва поставок и поэтому развивает свое производство куда медленнее, чем можно по техническим возможностям и спросу. Но еще важнее, что торговцам, как правило, куда легче сговариваться между собой, нежели производителям, не говоря уж о потребителях. Поэтому торговцы склонны завышать цену своих услуг, оставляя производителей почти без оборотных средств.

Недаром во времена становления того же Рима величайшей державой Средиземноморья был даже не Египет, опирающийся на орошаемое земледелие в громадной долине Нила, а Карфаген (Карт-Хадашт – Новый Город), основанный купцами из Финикии (примерно, современный Ливан) и взявший на себя почти все торговые потоки в Средиземноморье, да и на Атлантическом побережье – от экватора до той же Британии.

Противостояние Рима с Карфагеном длилось пару веков, и Рим одержал верх только потому, что крупнейшие торговцы Карфагена, уповая на несокрушимую мощь своей державы и возможность нанимать любое необходимое число воинов, слишком увлеклись внутренними интригами, так что упускали одну возможность победы за другой.

Была у Рима и еще одна серьезная опора. Финикийские купцы рассматривали все прочие народы как подножный корм. Римляне же к тому времени рассматривали всех остальных италиков как союзников, а то и близких родственников (см. механизм кооптации). До середины III века до нашей эры они постепенно завоевывали весь полуостров, но довольно быстро давали очередным покоренным народам статус граждан Рима.

Строго говоря, было много оттенков статуса, и народ мог несколько подняться или опуститься в зависимости от собственного поведения: так Рим добивался от союзников полной лояльности. В конечном счете против Карфагена выступила практически вся Италия, чье население было многократно больше карфагенского, а Карфаген убедился в справедливости правила, с тех пор многократно подтвержденного: наемная армия хороша, чтобы убивать слабых, но не желает умирать под ударами сильных.

Империя толерантна к правам и вероисповеданию входящих в ее состав народов

Тонкости правового статуса земель, подвластных Риму, множились и совершенствовались, дабы учитывать местные особенности. Рим даже завел ритуал эвокации – призыва: прежде чем вступить на чужую землю, армия останавливалась на границе, и римские жрецы обращались к местным богам с предложением переходить на римскую службу, получая гарантии уважения и возможность распространить свой культ по всем землям, где будут в дальнейшем жить их почитатели.

Судя по регулярности римских побед, богам это предложение чаще всего приходилось по вкусу. Исключались из эвокации только жертвоприношения людей (в самом Риме употреблялась только заимствованная у этрусков форма такого жертвоприношения – вооруженные схватки в ограниченном пространстве и до смерти; впрочем, сакральный смысл гладиаторских – от гладиус – короткий меч, в основном для колющих ударов – боев забылся еще задолго до того, как Рим победил Карфаген): богам, желающим именно такой формы почитания, предлагали перейти к менее свирепому пропитанию или заблаговременно покинуть атакуемые Римом земли.

Уважение к местным обычаям и до Рима было скорее правилом, нежели исключением. Даже если боги покоренных земель считались соответственно подчиненными, их культ чаще всего не пытались вовсе отменить. Но только Рим возвел обычай в ранг закона.

Поэтому государственное устройство, охватывающее множество народов и предоставляющее им возможность сохранить значительную часть устоявшихся порядков, с давних пор называют латинским словом империя – власть.

В чем же смысл такого сохранения многообразия? Не проще ли унифицировать обычаи всех земель и народов, оказавшихся под единой властью?

Зачастую такую унификацию полагают технически невозможной. Между тем исторический опыт доказывает: такое бывало не раз. Например, единое русское государство сложилось из множества разрозненных племен, живущих вдоль Янтарного пути из варяг в греки, то есть от Балтийского моря до Черного. Более того, организации этого государства изрядно способствовали сами греческие купцы.

С упадком Западной Европы им стало проще двигаться по Восточной, ибо там было меньше профессиональных грабителей – феодалов: холодная по сравнению с регионами, отапливаемыми Гольфстримом, местность давала меньший урожай, так что содержать много воинов было не на что. А чтобы разобраться с оставшимися разбойниками, греки поддержали советом и деньгами одного из них – киевского князя: через Киев проходила еще и северная ветка Шелкового пути из Китая в Средиземноморье, так что этот князь располагал несколькими источниками дохода, и ему можно было заплатить меньше. Племена были, конечно, родственные. Но все же достаточно различные.

Когда же вдоль Янтарного пути началась интенсивная миграция, они быстро по историческим меркам стали единым народом, так что разделение русских на три различимые ветки: велико-, мало- и белорусов – случилось только в связи с захватом разных регионов страны разными завоевателями, а с освобождением от этих завоевателей стремительно пошло на убыль (хотя в последние полтора века это различие искусственно подогревается политиками).

Итак, задача унификации народов в пределах одного государства разрешима. Тем не менее, как видно из обширного исторического опыта, далеко не все государства пытаются ее решать. Скажем, в пределах Российской империи довольно мирно сосуществовал добрый десяток многомиллионных вероисповеданий (хотя православной ветке христианства отдавалось даже законодательное предпочтение), с десяток почти самостоятельных государств со своими собственными законами (так, конституция Царства Польского была недосягаемым идеалом для центральной России; Великое Княжество Финляндское чеканило собственную монету; уроженцы среднеазиатских ханств и той же Финляндии не подлежали призыву на военную службу), не говоря уж о многообразии языков (имперский чиновник, выучивший язык региона, куда направлен служить, получал изрядные карьерные преимущества) и местных вольностей.

А когда император Николай II Александрович Романов отрекся от престола, против этого решения выступили и пообещали направить вверенные им войска на его поддержку всего двое из всех высших военачальников: генералы от кавалерии (что соответствует современному маршалу рода войск или генералу армии, а маршалов в тот момент в России не было) «первая шашка русской армии» Федор Артурович Келлер – остзейский немец, чьи предки на протяжении многих поколений были лютеранами, и Гусейн Келбалиевич хан Нахичеванский – закавказский тюрок (то есть в нынешних понятиях азербайджанец), единственный мусульманин среди всех генерал-адъютантов императора.

Такова была не только Россия. Скажем, в Австрии царило почти такое же многообразие с поправкой разве что на меньшее население. Один из моих любимых примеров – оперетта «Королева чардаша» (на русской сцене – «Сильва»). Она появилась в 1915‑м, когда Россия и Австрия оказались по разные стороны линии фронта. Поэтому в русском переводе все персонажи стилизованы под румын. В оригинале же главный герой Эдвин – сын князя фон Липперт-Вайлерсхайм и бывшей эстрадной певицы Цецилии Питькеш, то есть в точном смысле слова австровенгр; его невеста Анастасия графиня фон Эдельберг – немка (австрийцы – столь же несомненная часть немецкого народа, как и баварцы); его возлюбленная Сильвия Варецки – венгерка (по фамилии, похоже, словацкого происхождения: венгры в отличие от немцев по историческим причинам очень не любили словаков и добивались их омадьяривания; скажем, великий венгерский поэт Шандор Петефи, один из создателей национальной поэзии, автор «Национальной песни» – сын серба Стефана Петровича и словачки Марии Груз, сознательно переучившийся из словака Александра на венгра Шандора); его друзья: ровесник Бонифаций граф Канчиано – итальянец и ровесник его отца Ференц граф Керекеш – венгр…

Правда, некоторые империи не просто сохраняют различия своих жителей, но и ограничивают часть из них в правах. Скажем, в Первой мировой войне, как отмечено выше, среди российских высших военачальников были мусульмане, тогда как в союзных России Британской и Французской империях (Франция тогда уже была республикой по внутреннему устройству, но располагала второй после Британии колониальной империей) выходцев из колоний, да еще придерживающихся ислама, не было даже на уровне полкового командования. А уж развлечений вроде отрубания рук детям работников, не выполнявших норму на плантациях (чем прославилась Бельгия в Конго), не то что русские, но даже венгры не могли себе даже вообразить. Да и катастрофу 1932–1933 годов, порожденную наложением засухи на неумелое освоение новых методов сельского хозяйствования, нам чаще всего поминают британцы, в 1942‑м выморившие голодом в Бенгалии куда больше народу, чем полные демографические (то есть вместе с умершими от обострившихся болезней и вовсе не родившимися) потери СССР от того голода – предпоследнего в отечественной истории (был еще голод 1946–1947 годов, порожденный последствиями Великой Отечественной войны).

В частности, Джордж Роберт Экуорт Конквест – автор книги «Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом», где последствия нашего голода многократно преувеличены, а единственной его причиной назван злой умысел высшего руководства СССР – много лет работал в отделе исследования информации британского министерства иностранных дел, созданном официально для борьбы с советской пропагандой и специализировавшемся на сочинении пропаганды антисоветской.

Кстати, вышеупомянутые полные демографические потери СССР в 1932–1933 годах составляют 3 миллиона человек. Тем не менее в официальных документах говорится о 7 миллионах. Дело в том, что потери регионов действительно составили 7 миллионов. Но основная часть этих потерь вызвана не голодом, а миграцией из деревни в города. Одновременно с коллективизацией сельского хозяйства у нас шла индустриализация. В новых промышленных регионах – в Зауралье и Сибири – возникли сотни предприятий. Их строительство и последующая эксплуатация требовали многих миллионов рабочих рук. 4 миллиона разницы между вышеуказанными данными как раз и обнаруживаются в росте населения городов, где создавались новые заводы.

Империи бывают двух типов

Разница между двумя типами империй определяется географией.

Колониальные империи неизменно культивируют неравенство и подавляют покоренные народы вовсе не по злокозненности народов, создающих такие империи. Просто колонии очень далеки от метрополий, поэтому административный аппарат в них ничтожен по сравнению с числом жителей самих колоний, а доставка подкреплений отнимает многие месяцы – вспомните хотя бы, что даже в 1982 году Британии понадобилось около месяца, чтобы накопить численное превосходство над аргентинцами, захватившими Фолклендские острова, и начать боевые действия. Единственный в таких условиях способ удержать колонию в подчинении – давить ее народ так, чтобы в нем не просто не возникало мысли обойтись без внешнего управления, а не появлялись даже люди, способные породить такую мысль.

Континентальная же империя образуется из народов, веками живущих бок о бок. Еще задолго до попадания под единую власть они уже вырабатывают способы мирного сосуществования (а те, кто к нему не способен, вымирают). Центральная власть не нуждается в массированном подавлении потенциальных бунтовщиков.

Отдельные вспышки легко давят жители соседних регионов, тратя на дорогу считанные дни. Но для готовности к такому подавлению они должны уже располагать правами, которые жаль терять даже в случае успеха бунта и обретения регионом самостоятельности. Поэтому в континентальной империи различия прав уроженцев разных регионов минимальны, а карьеру можно сделать независимо от происхождения.

Кстати, тот же Рим вел себя как континентальная империя по отношению к тем своим регионам, куда уже были проложены легендарные римские дороги, частично дожившие до наших дней, и как колониальная по отношению к тем, куда пока трудно было добираться.

Но почему же даже континентальные империи не пытаются унифицировать своих жителей? Да потому, что разнообразие выгодно.

Еще Аристотель Никомахович Стагирский в IV веке до нашей эры писал о росте производительности труда в результате его разделения как о факте общеизвестном и не нуждающемся в особом объяснении. С тех пор ничего не изменилось: чем глубже разделение труда, тем он эффективнее. Многообразие обычаев дает дополнительные возможности разделения труда. Поэтому многонациональная империя эффективнее мононационального королевства (оба эти термина равно условны применительно к современным государствам).

Вдобавок континентальная империя выгоднее колониальной, ибо между народами, живущими бок о бок, проще налаживать то самое разделение труда и проще переналаживать его по мере появления новых технологий. Правда, с древних времен известно: море соединяет земли, которые разделяет. Увы, морской путь хотя и грузоподъемнее любого сухопутного, но заметно медленнее.

А ведь еще Бенджамин Джозайич Франклин учил: время – деньги. Производство, разнесенное между далекими колониями, медлительнее (а при воздушной транспортировке компонентов просто дороже). Поэтому сохранение колониальных империй в виде Британского содружества наций и зоны франка оказалось всего лишь способом замедлить их распад. В то же время континентальная Римская империя несколько раз возрождалась.

В последний пока раз под названием Европейский союз даже в границах, довольно точно соответствующих максимальному могуществу Рима – от Британии до Греции с Румынией и Священной Римской империи германской нации, включая Чехию и страны, контролируемые Австрией. Более того, земли, не входившие в эту империю ранее (юго-восток Балтийского побережья), и сейчас интегрируются с большим трудом: например, Польша довольно регулярно выступает против общееэсовских решений и требует для себя особого положения в ЕС.

Кстати, положение Польши и прибалтийских республик в ЕС указывает: регионы, еще дольше входившие в единую Россию, и подавно вряд ли найдут в Европейском союзе положение, приемлемое и для них, и для Старой Европы. Влиться в Римскую империю мы не сможем даже при очень большом желании. Недаром Галичина и Малороссия, не говоря уж о Донбассе с Новороссией, удостоены в ЕС разве что статуса потенциальной зоны свободной торговли, то есть Украина, ныне временно отторгнутая от остальной России, может быть для ЕС только местом сбыта его продукции да источником дешевых рабочей силы и сырья. Единственный для нас путь улучшения собственного хозяйства – возрождение Российской империи (она же – Союз Советских Социалистических Республик).

И пусть нас пытаются заклинать: мол, время империй прошло, и любая империя рано или поздно распадается. Время колониальных империй действительно прошло. Время континентальных, где все народы равны, только начинается. И возрождения континентальных империй так же неизбежны, как и распады любых государств – хоть империй, хоть королевств. Все необходимое для самовосстановления у нас есть. Захотим – возродимся.