Ещё одно историческое исследование, написанное не историком. На этот раз биологом-эволюционистом Джозефом Хенриком (Joseph Henrich). Книгу можно поставить в один ряд с нашумевшими в свое время бестселлерами «Sapiens» Юваля Харари или «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда.
Тема неожиданного подъема европейской цивилизации около 500 лет назад всегда интересовала ученых и философов. На протяжении человеческой истории многие государства поднимались выше соседей и завоевывали их. Но конец величия приходил слишком быстро — сытная оседлая жизнь приводила к экспоненциальному росту населения, экологической катастрофе и краху государства. Это явление получило название «мальтузианской ловушки«. Однако европейская цивилизация нащупала путь для безнаказанного (пока) роста населения на порядок.
Как случилось, что из разрозненных племен «грязных варваров» всего за 1000 лет возникли гигантские империи, захватившие всю планету и развязавшие две мировые войны, завершившиеся созданием атомного оружия и полетами в космос?
Если бы независимый наблюдатель изучил все цивилизации планеты в 1000-м году, то он скорее бы поставил на китайцев и арабов, нежели на европейцев. Что же случилось? Почему к концу второго тысячелетия европейцы победили всех, и продолжают (причем довольно успешно) навязывать всем народам планеты свои привычки и обычаи?
Тысячи ученых и философов уже несколько столетий пытаются сложить в непротиворечивый пазл сотни факторов — индустриальную революцию, печатный станок, протестантизм, христианство как таковое, климат, географию и множество иных.
Опираясь на эволюционную биологию и нейропсихологию (не путать с психологией!), Джозеф Хенрик дает своё очень необычное объяснение, подтверждая и доказывая его через многочисленные наблюдения и эксперименты над людьми в разных концах нашей планеты.
Психика человека
Первый подход к теме был сделан в 2010-м, когда группа ученых во главе с Хенриком опубликовала статью, в которой задалась интересным вопросом — а что изучают психологи, когда публикуют статьи о Человеке и его Мозге? Вот все эти прекрасные психотесты с неприличными картинками с засовыванием людей в МРТ? Каким людям они показывают картинки и дают загадки? Как оказалось, ученые-психологи далеко не ходят. Экспедиции в джунгли Амазонки стоят немалых денег, а также сопряжены с риском и лишениями. Гораздо проще взять студентов из своего университета, дать им опросник, посчитать статистику и выдать на гора очередную статью об особенностях мышления Человека. Какого человека? Грамотного человека. Образованного человека. Небедного человека (бедные работают, а не учатся в университете). Даже «не американцы», поступившие в университет — это не простые выходцы из джунглей и саванн, а молодые люди, выросшие в городах, в рамках тесного контакта с «западной» культурой. Очевидно, что такая изрядно отфильтрованная выборка не может служить основой для выводов об универсальных психологических особенностях Homo Sapiens.
А как надо? Надо ехать в джунгли, в Африку и Азию, в Россию и Китай, в Японию и на Филлипины, чтобы играть с аборигенами в игры на деньги. Именно это Хенрик и сделал. Сам или собирая данные от других исследователей, которые смогли изучить психотипы людей в разных регионах нашей планеты.
Например, оказалось, что общепризнанные право-лево полушарные функции долей головного мозга вовсе не являются чем-то врожденным и прописанным в нашей ДНК. Это всего лишь следствие привычки читать. Племена в джунглях амазонки не имеют этой интересной особенности. Зато лучше запоминают и распознают лица.
Также было показано, что высокая частота двоюродных браков отрицательно коррелирует со степенью аналитического мышления и положительно коррелирует со склонностью к универсализму (моральные правила применимы ко всем в равной степени). А более высокий уровень безличной просоциальности (равный уровень доверия к разным людям) положительно коррелирует с более высоким богатством.
Возникла гипотеза, что успех европейской цивилизации надо искать в психических отличиях «западного» человека от «обычного».
Ниже примеры психотестов и игр на деньги, которые Хенрик и его коллеги проводили в разных человеческих сообществах:
Ситуация 1:
Иван и Петр (не знакомы друг с другом) стоят на вокзале. Петр, пользуясь моментом, берет чемодан Ивана и уходит.
Как вы относитесь к поступку Петра?
Варианты: Ужасно/Плохо/Пофиг/Молодец/Красавец
Ситуация 2:
Иван и Петр (не знакомы друг с другом) стоят на вокзале. Их чемоданы похожи и стоят рядом. Петр берет чемодан Ивана (по ошибке) и уходит.
Как вы относитесь к поступку Петра?
Варианты: Ужасно/Плохо/Пофиг/Молодец/Красавец
Подобная история рассказывается в разных культурах, с применением местных имен и реалий. Исследователя интересует среднестатистическая разница в отношении подопытного между двумя разными ситуациями.
В Лос-Анжелесе и Украине разница в отношении огромна, а на Фиджи и Новой Гвинее — минимальна (какая разница — он же унес чужое).
(почувствуйте разницу в отношении к намерению что-то сделать в разных культурах)
Два игрока и ведущий. Игроки не знают друг друга и даже не видят (скажем игра через компьютер). Ведущий предлагает первому игроку ощутимую для данного сообщества сумму денег (скажем 1000 рублей). Первый игрок делит её как хочет и предлагает второму его долю. Если второй согласен — они оба получают деньги (как поделил первый), если нет — оба не получают ничего. Игра в несколько раундов.
В западных обществах (особенно в университетах) дележ идет относительно равный. Ваше предложение отвергнут, если предложить меньше 40%. Индейцы Амазонии предлагают партнеру 5-20% и всегда получают согласие.
Игра втемную, через компьютер. 4 игрока и ведущий. 10 раундов. На каждом раунде вам дают 200 руб. Можно положить что-то в общак. Ведущий удваивает общак и раздаёт всем 4-м игрокам поровну. Никто не знает кто положил деньги в общак, а кто нет. Все, что наиграете (как утаенное от общества, так и заработанное через удвоение общака) — уносите с собой.
В игре проверяется навык кооперативности с незнакомцами. В Сев. Америке и Канаде игроки показывают лучшие результаты (больше денег уносят), чем в Африке и Азии.
Похоже на предыдущую, но после того как сделаны ставки, можно штрафовать соратников — снять у кого угодно со счета до 200 руб. (но вы по-прежнему не знаете кто читер).
В Европе после пары раундов читерства-наказания игроки понимают, что так не надо делать и начинают играть более кооперативно, чем до этого. В результате все уходят с бОльшими (в среднем) суммами. Люди из «традиционных» сообществ начинают кровавую битву всех против всех. Жмоты предполагают, что альтруисты их штрафуют, и начинают штрафовать в обратку или даже превентивно. В результате все уходят ни с чем.
Подобных опросов и игр с многочисленными вариациями в книге описаны сотни. Статистика, графики, ссылки — все на месте. Приглашаю прочитать книгу (к сожалению, она пока доступна только на английском). Также можно задавать вопросы в комментах, буду вытаскивать и/или переводить спорные-интересные эксперименты и доказательства.
Кумовство и коррупция
Будучи начальником, кого вы возьмете на работу — наиболее подходящего для этой должности человека или родственника?
Человек с традиционной психикой выбирает родственника. За таким выбором стоит очень глубокое обоснование. Вы имели возможность принести в семью какие-то средства и/или активы, но почему-то этим не воспользовались. Вас подвергнут порицанию и наказанию. Ваш статус понизится. Отказав родственнику, вы совершаете предательство интересов своего рода/клана/семьи. Потому что родственников не выбирают — они ваши — от рождения и до смерти.
Мафиозный клан в этом отношении очень близок к родовому. Хотя в него попадают и не всегда по рождению, но выход — также как и в родовом клане — через смерть. А добровольный выход — предательство.
Но бывает, что у людей нет крепкой связи с каким-то родом или кланом. Такие люди участвуют в иных социальных образованиях (например коммерческих компаниях) и свободно переходят из одного в другое. Такой переход не считается предательством. Поэтому для них логично, правильно и справедливо выбрать квалифицированного претендента, а предоставление преимуществ родственнику будет нарушением некоторых правил.
Истоки кумовства и определенных разновидностей коррупции надо искать в психике человека, выросшего в доминировании родо-племенных отношений. И это большая проблема, которая не решается просто и быстро.
СТРАННЫЕ люди
Хенрик иронично называет себя и окружающих СТРАННЫМИ людьми — WEIRD: Western, Educated, Industrialized, Rich and Democratic (западный, образованный, индустриальный, богатый и демократичный), подчеркивая существенное отличие этой группы от большинства людей, живущих на планете.
Посмотрите еще одну публикацию на эту тему.
В своей книге он исследует эту разницу, изучая представителей традиционных сообществ, которых и сегодня можно встретить в Папуа-Новой Гвинее, джунглях Амазонки, а также в иных местах, куда западная цивилизация не смогла добраться в полной мере. Он показывает, что такие фундаментальные для нас понятия, как права человека или «важность намерения», лишь недавно сформировались в западной культуре и отсутствуют в этих удаленных от западного мира уголках планеты (но и не только там!). В своей книге он реконструирует пути и механизмы культурной эволюции человечества, выявляя отличия Европейского пути, а также особенности распространения этой СТРАННОЙ культуры по всей планете.
Вот качества СТРАННЫХ людей по Хенрику:
- Индивидуалистичны; «мы видим себя уникальными существами, а не узлами большой социальной сети, простирающейся в пространстве и в глубину веков».
- Концентрируются на себе, высокая самооценка, стремление к самосовершенствованию.
- Экономят время и ценят труд.
- Сдерживают порывы: «Мы можем отложить немедленное удовлетворение желания в обмен на будущее вознаграждение».
- Верят в справедливость, что создает доверие и возможность сотрудничества с анонимными людьми, незнакомцами и безличными институтами (например, с правительством).
- Чаще испытывают чувство вины, чем стыда (вина перед собой, а стыдно перед людьми).
- Аналитическое (а не целостное) мышление: «мы раскладываем сложные явления на отдельные составляющие, приписывая им свойства или абстрактные категории».
- Мало почитают традиции и мнение стариков.
- Свобода воли: представление о том, что люди делают свой собственный выбор, и этот выбор имеет значение.
- Моральный универсализм: равное применение моральных норм ко всем людям без исключения, вне зависимости от их веры/пола/статуса/нации/и т.д.
- Вера в линейное время и в прогресс.
Узнали себя? Поздравляю. Вы странные. Большинство людей на этой планете не такие.
Культурная эволюция
Теория эволюции в биологии — устоявшаяся конструкция, по которой есть широкий консенсус ученых планеты. Да, какие-то моменты продолжают уточняться — к примеру, фактор случайности прошёл за столетие длинный путь от досадной погрешности до ключевого элемента теории. Но суть остается неизменной со времен Дарвина — через копирование с ошибками (мутации) организмы приспосабливаются к окружающей среде. Важным дополнением последних десятилетий стал тезис, что организмы могут не только приспосабливаться к окружающей среде, но и менять её (после того как победят конкурентов и размножатся в должной степени).
Культура — зонтичный термин, описывающий социальное поведение и нормы человеческих обществ, включая знания, верования, искуство, технологии, законы, обычаи и привычки, передаваемые через обучение.
В книге THE SECRET OF OUR SUCCESS Хенрик доказывает, что культура оказалась важным фактором эволюционного отбора, направленного на рост мозга, а растущий объем культурных знаний позволил нашему виду получить приоритет перед другими животными. Естественный отбор увеличивал мозг, чтобы накапливать культурные знания. Это знание закреплялось в социальных нормах, передаваемых навыках, а также табу (пищевые, сексуальные, иные). «Нормы — это стабильные, самоподкрепляющиеся наборы культурно усвоенных и взаимосвязанных убеждений…, возникающих по мере того, как люди учатся друг у друга. Нормы создают социальные правила… которые предписывают, запрещают или иногда одобряют некоторый набор действий».
Группы ранних Homo, которые научились сохранять память о своих родственниках, причем не только по материнской, но и по отцовской линии (что не так уж и просто — представьте себе группу шимпанзе) — получили преимущество и выиграли. Так сформировались институты родства. Наиболее распространенной формой является парная связь или брак. Брачные узы создают кровные узы, а также усиливают социальные связи с другими людьми через близких и дальних родственников. Эти же нормы формируют «наше врожденное отвращение к инцесту». Необходимость избегать инцеста направляет рост родственных сетей вширь, улучшая связи с другими родами.
С другой стороны межгрупповая конкуренция порой способствовала появлению норм «закрытой психики племени», запрещающей вступать в брак с людьми из других племен, что способствало созданию этнических групп или каст, что в привело к созданию «вождеств», царств и государств.
Культура сообщества формирует психику человека (прежде всего ребенка), а люди как носители культуры передают её своим потомкам с некоторыми модификациями (мутациями). Слабые культуры умирают, замещаясь успешными, через смерть носителей или добровольное (а порой и не очень) принятие культуры более сильных сообществ. Так, по Хенрику происходит эволюция культуры сообществ.
Можно сказать, что, как культурный вид мы постоянно перепрограммируем свой разум, накапливая культурный багаж знаний, обычаев и привычек. При этом социальные нормы постепенно превращаются в формальные институты, которые, в свою очередь, воздействуют на ничего не подозревающих индивидуумов, ещё дальше меняя их психику и структуру связей в головном мозге.
Разобравшись с эволюцией человека, Хенрик решил применить эволюционный подход к исследованию развития культуры человеческих сообществ в историческое время (там, где для исследований есть не только кости, но и книги).
Институты родства
Люди всегда жили группами — большая семья, племя, клан. Такие институты родства наделяли человека от рождения богатой сетью унаследованных обязательств, обязанностей и привилегий. Каждый индивидуум твердо понимал, что является узлом большой сети родственников, которая простирается в пространстве и назад во времени. Отличительными чертами таких институтов было коллективное владение собственностью (прежде всего землей) и коллективная ответственность. Успех отдельного индивидуума в родовом обществе зависел от беспрекословного подчинения авторитетам, умения управлять другими членами сообщества, четкого определения того, кто входит в вашу группу, а кто нет, и продвижения собственного сообщества за счет других родственных групп.
(Если вы живете в России и следите за новостями из южных горных регионов, то вы примерно представляете, как устроено традиционное родо-племенное общество с коллективной ответственностью).
Родственные институты позволили общинам сапиенсов по количеству вырасти в разы выше уровня, достигаемого другими гоминидами. Как правило, такие простые общества насчитывали от 80 до 300 человек. Однако взаимозависимость между неродственными группами может привести к появлению относительно крупного сообщества (2500 человек) с общими интересами и обязанностями. К примеру, такая культурная мутация может случайно возникнуть при модификациях религиозного обряда инициации, в рамках которого мальчики из разных деревень совместно проходят испытания. Воспоминания о совместных и страшных переживаниях может впоследствии помочь выросшим мужчинам меньше враждовать и действовать сообща против общего врага.
Как племя Илахита стало большим
В середине 20 века антропологи, работавшие в отдаленном районе Сепик в Новой Гвинее, заметили, что население деревень редко превышает 300 человек, из которых около 80 мужчин. 300 были разделены на горстку патрилинейных кланов. Когда общины превышали этот размер, неизбежно начинали появляться конфликты, и в конце концов происходило разделение по родовому признаку. Крупная деревня распадалась на несколько враждующих, люди уходили подальше друг от друга, чтобы уменьшить количество конфликтов. Обычно такое происходило из-за разногласий по поводу брака, супружеской неверности или смерти, вызванной колдовством. Такие события часто разжигали костер непрекращающихся обид.
Относительно небольшой размер этих сообществ вызывает недоумение, поскольку войны и набеги представляли собой постоянную и смертельную угрозу. Поскольку в разных деревнях было примерно одинаковое оружие и военная тактика, большее количество воинов могло иметь решающее значение. Более крупные сообщества могли быть существенно более безопасными и надежными, поэтому у людей были жизненно важные стимулы «заставить это работать» и стать больше. Тем не менее, казалось, существовал невидимый потолок масштабов сотрудничества. 4
Было одно поразительное исключение из «правила 300»: община арапешей под названием Илахита объединила 39 кланов с населением более 2500 человек. Существование Илахиты положило конец простым объяснениям правила 300, основанным на экологических или экономических ограничениях, поскольку окружающая среда и технологии Илахиты были неотличимы от окружающих сообществ. Как и везде, сельские жители использовали каменные орудия и палки-копалки для выращивания батата, таро и саго (крахмалистая сердцевина пальм), а также использовали сети для охоты на свиней, валлаби и казуаров. 5
В конце 1960-х годов антрополог Дональд Тузин отправился на расследование. Его вопросы были простыми: как Илахите удалось масштабироваться? Почему это сообщество не распалось, как и все остальные?
Подробное исследование Тузина показывает, как особый набор социальных норм и убеждений Илахиты о ритуалах и богах строил эмоциональные мосты между кланами, способствовал внутренней гармонии и взращивал солидарность во всей деревне. Этот культурный пакет объединил кланы и деревни Илахиты в единое целое, способное к более масштабному сотрудничеству и общественной защите. Связующим звеном социальных норм Илахиты была его версия ритуального культа под названием Тамбаран. Тамбаран использовался несколькими группами сепиков на протяжении нескольких поколений, но, как вы увидите, версия Илахиты была уникальной.
Как и большинство общин в регионе, Илахита была организована в патрилинейные кланы, которые обычно состояли из нескольких родственных родословных. Члены клана считали себя связанными происхождением через своих отцов от бога-предка. Каждый клан совместно владел землей и разделял ответственность за действия друг друга. Браки устраивались, часто для малолетних дочерей или сестер, и жены переезжали жить в деревушки своих мужей (патрилокальная резиденция). Мужчины могли жениться полигамно, поэтому пожилые и более престижные мужчины обычно женились на дополнительных, более молодых женах. 6
Однако, в отличие от других общин сепиков, кланы и деревни Илахиты были разделены сложной организацией восьми парных ритуальных групп. В составе Тамбарана эти группы организовывали все ритуалы, а также большую часть повседневной жизни. Пара высшего уровня разделила деревню на две части, которые мы назовем ритуальными группами А и Б. Затем каждая группа А и Б была разделена пополам; обозначьте эти половины 1 и 2. Важно отметить, что эти подразделения второго уровня пересекаются с ритуальными группами первого уровня, поэтому на данный момент у нас есть подгруппы A 1 , B 1 , A 2 и B 2 . Следовательно, люди в A 2 связаны с людьми в B 2 : оба находятся в подгруппе 2, и социальные нормы диктуют, что им иногда нужно работать вместе над ритуальными задачами. Затем каждая подгруппа была дополнительно разделена на две подподгруппы, пересекающие более высокие уровни. Это продолжалось еще пять уровней.
Эти ритуальные группы имели множество взаимных обязанностей, которые вместе пронизывали сеть взаимных обязательств, охватывающую всю деревню. Например, в то время как каждое домашнее хозяйство разводило свиней, считалось отвратительным есть собственных свиней. Люди считали, что поедание собственных свиней равносильно поеданию собственных детей. Вместо этого члены одной ритуальной группы (например, группы А) отдавали свиней другой половине (группе Б). Это наполняло даже такие простые виды деятельности, как выращивание свиней, священным смыслом, и в то же время усиливало экономическую взаимозависимость населения. На общих церемониях ритуальные группы поочередно проводили обряды инициации мужчинам своей парной ритуальной группы. Мужчины Илахита должны были пройти пять различных обрядов инициации. Только завершив эти обряды, мальчики могли стать мужчинами, заслужить право жениться, приобрести секретные ритуальные знания и получить политическую власть. Однако священные верования требовали, чтобы эти обряды совершала противоположная ритуальная группа. Таким образом, чтобы стать уважаемым мужчиной и подняться по ритуальной (и политической) иерархии, все мужчины зависели от представителей других кланов Илахита.
Наряду с этими ритуальными обязательствами тамбаранские нормы также призывали всю деревню к совместной работе над крупными общественными проектами. Одним из таких проектов был дом духов на рис. 3.1, намного больше других построек в сообществе.
В соответствии с многочисленными психологическими исследованиями ритуалов, этнография Тузина предполагает, что эти взаимные обязательства и совместные проекты создавали эмоциональные связи между людьми и, что наиболее важно в этом контексте, между кланами и деревнями. Большая часть этого эффекта, вероятно, связана с использованием нашей развитой психологии взаимозависимости. Интересно, что это не «настоящая» взаимозависимость, как в современных обществах, где никто из нас не выжил бы без массового экономического обмена, а своего рода культурно сконструированная взаимозависимость. Только кланы, как и везде в Сепике, могли быть экономически независимыми, выращивать ямс, разводить свиней и проводить обряды инициации самостоятельно. Однако тамбаранские боги Илахиты запретили такую деятельность и, таким образом, установили своего рода «искусственную» взаимозависимость. 7
Тамбаран Илахиты также включал в себя психологически мощные общинные ритуалы. Наряду с совместным музицированием и синхронным танцем боги Тамбарана требовали того, что антропологи называют обрядами ужаса . Эти обряды, часто проводимые для мальчиков-подростков, подвергают участников боли, изоляции, лишениям и пугающим переживаниям, связанным с темнотой, фигурами в масках и неестественными звуками. И здесь новые психологические данные подтверждают старые антропологические догадки: совместное переживание ужаса формирует сильные воспоминания и глубокие эмоциональные связи, которые связывают участников на всю жизнь. Это создает феномен «братского отряда», который возникает среди солдат, которые вместе участвовали в боях. Однако в этой институционализированной форме такие ритуалы сближают молодых мужчин из разных кланов и активно вызывают эти связывающие психологические эффекты, тем самым создавая прочные межличностные связи в каждом новом поколении. 8
Хотя обряды террора развивались независимо в небольших обществах по всему миру, у Илахиты был особенно интенсивный пакет с пятью уровнями инициации. Последовательность началась примерно в возрасте пяти лет. После того, как их забирали у матерей, мальчиков знакомили с пышным миром чисто мужских обрядов, натирая им мошонку крапивой. Затем их предупредили, чтобы они никогда не рассказывали женщинам об этих особых ритуалах под страхом смерти. В возрасте девяти лет их вторая инициация завершилась перерезанием пениса бамбуковой бритвой. В подростковом возрасте посвященных изолировали в секретной деревне на месяцы, и им запрещали есть некоторые желаемые продукты. В самых старших обрядах посвященные должны были выслеживать и убивать людей из враждебных общин, чтобы «накормить» тамбаранских богов. Эти эмоционально напряженные обряды еще больше укрепили связи между кланами и деревнями Илахиты. 10
РИСУНОК 3.1. Ритуальные танцы перед домом духов Тамбаран. В этом ритуале Нгвал Бунафуней некоторые женщины несут копья, а несколько жен посвященных танцуют задом наперёд, восхваляя магию красоты своих мужей, стоящих слева от круга. Жены хвалят ракушечники. На спинах у некоторых женщин висят мешочки из фибры, наполненные ракушками, которые ритмично позвякивают во время танца.
Эта социальная и ритуальная система была наполнена мощным набором сверхъестественных верований. В отличие от своих богов-предков, которые руководили отдельными кланами, тамбаранские боги управляли всем сообществом — они были богами деревенского уровня. Сельские жители верили, что процветание и престиж их сообщества проистекают из надлежащего выполнения тамбаранских ритуалов, потому что эти ритуалы удовлетворяли тамбаранских богов, которые, в свою очередь, благословляли их сообщество гармонией, безопасностью и успехом. Когда деревенская дружба пошла на убыль, старейшины предположили, что люди не усердно выполняли ритуалы должным образом, и потребуют дополнительных обрядов, чтобы лучше насытить богов. Хотя старейшины ошибались в причинно-следственной связи, выполнение дополнительных ритуалов все же имело бы желаемый психологический эффект — исправление и укрепление социальной гармонии. По словам Тузина, именно это и происходило при совершении таких особых ритуалов.
Боги Тамбарана также способствовали большей гармонии благодаря своей предполагаемой готовности наказать жителей деревни. В отличие от широких карательных сил могущественных и морализирующих богов, присутствующих в современных мировых религиях, считалось, что тамбаранские боги наказывают людей только за неадекватные ритуальные действия. Однако это сверхъестественное наказание помогло бы гарантировать, что жители деревни добросовестно выполняли ритуалы, что крайне важно, поскольку ритуалы выполняли важную социально-психологическую работу по объединению сообщества.
Сверхъестественное наказание тамбаранских богов могло также подавить обвинения в колдовстве и связанные с ними циклы насилия. В Новой Гвинее, как и во многих обществах, люди не считают большинство смертей случайными. Смерти, которые СТРАННЫЕ люди сочли бы вызванными «естественными причинами» (например, инфекциями или укусами змей), часто воспринимаются как вызванные колдовством, то есть убийством с помощью магии. Неожиданная смерть, особенно кого-то в расцвете сил, часто провоцировала обвинения в колдовстве, а иногда приводила к дракам между кланами из мести, которые могли длиться годами или даже поколениями. После того, как тамбараны прибыли в Илахиту, многие из смертей, которые жители деревни ранее сочли бы вызванными колдовством, вместо этого были приписаны гневу тамбаранских богов, которые, как полагали, сражали людей за невыполнение своих ритуальных обязательств. Эта возможность переориентировала подозрения людей с односельчан на богов. Таким образом, эти новые верования в сверхъестественное замкнули один из главных предохранителей, которые в противном случае привели бы к распаду сообщества. 11
В целом тамбаран был сложным институтом, который интегрировал новые организационные нормы (ритуальные группы), рутинные практики (например, выращивание свиней), мощные обряды инициации и верования о сверхъестественном наказании таким образом, что это реструктурировало социальную жизнь. Эти культурные элементы задействовали несколько аспектов врожденной человеческой психологии таким образом, что укрепляли и поддерживали эмоциональные связи между кланами Илахиты. Это позволило Илахите поддерживать большое сообщество из многих кланов, в то время как другие деревни распадались и распадались.
Но откуда взялся тамбаран Илахиты?
Начнем с того, откуда оно не взялось. Расследование Тузина показывает, что Тамбаран не был разработан каким-либо человеком или какой-либо группой. Когда Тузин показал старейшинам, как изящно тамбаранцы разделили и объединили свою общину, они были удивлены не меньше его. Они следовали простым запретам, предписаниям и эмпирическим правилам о ролях, обязанностях и обязанностях людей, которые создали систему, но никто не имел глобального понимания того, как все это сочетается друг с другом. Как и почти во всех обществах, люди сознательно не проектируют наиболее важные элементы своих институтов и, конечно же, не понимают, как и почему они работают. 12
Вместо этого тамбаран развивался на протяжении поколений, трансформируясь в разнообразные формы по мере того, как распространялся по Сепику. У Илахиты просто оказалась лучшая рабочая версия. Вот история, которую Тузин собрал воедино:
В середине 19 века племя сепиков под названием абелам начало агрессивно расширяться, захватывать территорию и заставлять семьи и кланы бежать из своих деревень. Поскольку они были более успешными в военном отношении, чем другие группы, многие считали, что абелам разработали какие-то новые ритуалы, которые позволили им подключиться к могущественным сверхъестественным силам. Примерно в 1870 году старейшины Илахиты узнали о тамбаранах от некоторых из этих беженцев. Было решено, что лучший шанс Илахиты противостоять грядущему натиску абеламов — это скопировать у них тамбаранов — бороться с огнём огнём. Собрав воедино описания тамбарана беженцами, Илахита составила свою собственную версию.
Важно отметить, что, хотя тамбаран Илахиты в конечном итоге напоминал тот из Абелама, во время реконструкции был непреднамеренно внесен ряд последовательных «ошибок копирования». Было три ключевых ошибки. Во-первых, Илахита «не соответствует» организации ритуальных групп своим клановым структурам, нечаянно создавая большую степень пересечения и интеграции. Система Илахита, например, помещала братьев в разные ритуальные группы и разделяла кланы. Версия Абелама, напротив, оставляла братьев вместе и кланы, полностью охваченные едиными ритуальными группами. Во-вторых, непонимание создало более крупных и могущественных тамбаранских богов. Тамбаранские боги имеют особые имена. У абелам это имена богов-предков их кланов, так что их тамбаранские боги — это просто ансамбль их богов-предков. В Илахите у каждого клана уже были свои боги-предки. Не признавая божественных имен Абелам, старейшины Илахиты наложили богов Тамбарана на богов своего клана, фактически создав богов деревенского уровня там, где их раньше не существовало. Хотя измерение размера бога может показаться странным, эта ошибка копирования увеличила богов Тамбарана в 39 раз — вместо того, чтобы сидеть на вершине только одного клана, эти боги поднялись, чтобы управлять 39 кланами. Наконец, старейшины Илахиты просто добавили четыре обряда инициации Абелам к своему собственному единственному обряду Арапеш, дав им пять уровней инициации. Увеличив возраст, в котором старшие мужчины выходили из тамбаранской системы, это изменение фактически сделало самых могущественных старейшин на десять лет старше и, надеюсь, мудрее, чем среди абелам. 13
С этой модернизацией Тамбарана Илахита остановила неумолимое продвижение Абелама и расширила свою территорию. В последующие десятилетия Илахита разрослась еще больше, поскольку сюда хлынули беженцы из других деревень. Несмотря на отсутствие у них родственных или супружеских связей с кланами Илахиты, иммигранты были вплетены в сообщество через ритуальную систему Тамбарана.
In the mid-20th century, anthropologists working in the remote Sepik region of New Guinea noticed that villages rarely exceeded about 300 people, of whom about 80 were men. The 300 were divided into a handful of patrilineal clans. When communities exceeded this size, cracks inevitably began to appear, and eventually social ruptures occurred along clan lines. Larger villages fractured into feuding hamlets and pushed away from each other to reduce conflicts. Though these explosions were typically sparked by disagreements about marriage, adultery, or witchcraft-induced deaths, they often ignited a pyre of nagging grievances.3
The relatively small size of these communities is puzzling, since warfare and raiding posed a persistent and deadly threat. Because different villages had roughly the same weapons and military tactics, greater numbers could make all the difference. Larger communities were safer and more secure, so people had life-and-death incentives to “make it work” and grow larger. Nevertheless, there seemed to be an invisible ceiling on the scale of cooperation.4
There was one striking exception to the “300 rule”: an Arapesh community called Ilahita had integrated 39 clans into a population of over 2,500 people. Ilahita’s existence put to rest simple explanations for the 300 rule based on ecological or economic constraints, since Ilahita’s environment and technology were indistinguishable from those of surrounding communities. As elsewhere, villagers used stone tools and digging sticks to grow yams, taro, and sago (the starchy pith of palms) and used nets to hunt pigs, wallabies, and cassowaries.5
In the late 1960s, the anthropologist Donald Tuzin set off to investigate. His questions were simple: How was Ilahita able to scale up? Why didn’t this community break up like all the others?
Tuzin’s detailed study reveals how Ilahita’s particular package of social norms and beliefs about rituals and gods built emotional bridges across clans, fostered internal harmony, and nurtured solidarity across the entire village. This cultural package stitched Ilahita’s clans and hamlets into a unified whole, one capable of larger-scale cooperation and communal defense. The nexus of Ilahita’s social norms centered on its version of a ritual cult called the Tambaran. The Tambaran had been adopted by a number of Sepik groups over several generations, but as you’ll see, Ilahita’s version was unique.
Like most communities in the region, Ilahita was organized into patrilineal clans, which usually consisted of several related lineages. Clan members saw themselves as connected by descent through their fathers from an ancestor god. Each clan jointly owned land and shared responsibility for each other’s actions. Marriages were arranged, often for infant daughters or sisters, and wives moved to live in their husbands’ hamlets (patrilocal residence). Men could marry polygynously, so older and more prestigious men typically married additional, younger wives.6
Unlike other Sepik communities, however, Ilahita’s clans and hamlets were crosscut by a complex organization of eight paired ritual groups. As part of the Tambaran, these groups organized all rituals, along with much of daily life. The highest-level pairing divided the village into two parts, which we’ll call ritual groups A and B. Groups A and B were each then divided in half; label these halves 1 and 2. Crucially, these second-tier divisions crosscut the first-tier ritual groups, so at this point, we have subgroups A1, B1, A2, and B2. Hence, people in A2 have a link with those in B2: both are in subgroup 2, and social norms dictated that they would sometimes need to work together on ritual tasks. Each subgroup was then further divided into two sub-subgroups that crosscut the higher levels. This continued down for five more tiers.
These ritual groups possessed a variety of reciprocal responsibilities that together threaded a network of mutual obligations that crisscrossed the entire village. For example, while every household raised pigs, it was considered disgusting to eat one’s own pigs. People felt that eating one’s own pigs would be like eating one’s own children. Instead, members of one ritual group (e.g., group A) gave pigs to the other half (group B). This imbued even simple activities like pig rearing with sacred meaning while at the same time threading greater economic interdependence through the population. At communal ceremonies, ritual groups alternated administering initiation rites to the men of their paired ritual group. Ilahita males had to pass through five different initiation rites. Only by completing these rites could boys become men, earn the privilege to marry, acquire secret ritual knowledge, and gain political power. However, sacred beliefs required that these rites be performed by the opposite ritual group. So, to become a respected man and ascend the ritual (and political) hierarchy, all males were dependent on those in other Ilahita clans.
Alongside these ritual obligations, Tambaran norms also called for the entire village to work together in large community projects. Vastly larger than other structures in the community, the spirit house in Figure 3.1 was one such project.
Consistent with much psychological research on rituals, Tuzin’s ethnography suggests that these mutual obligations and joint projects built emotional bonds among individuals and—most importantly in this context—across clans and hamlets. Much of this effect probably comes from tapping our evolved interdependence psychology. Interestingly, this isn’t “real” interdependence, as in modern societies, where none of us would survive without massive economic exchange, but a kind of culturally constructed interdependence. Clans alone, as they did elsewhere in the Sepik, could have been economically independent, growing yams, raising pigs, and conducting initiation rites all on their own. However, Ilahita’s Tambaran gods forbade such activities, and thus imposed a kind of “artificial” interdependence.7
Ilahita’s Tambaran also incorporated psychologically potent communal rituals. Along with joint music-making and synchronous dance, the Tambaran gods demanded what anthropologists callrites of terror. Often administered to adolescent boys, these rites put participants through pain, isolation, deprivation, and frightening experiences involving darkness, masked figures, and unnatural sounds. Here again, new psychological evidence confirms old anthropological hunches: experiencing terror together forges powerful memories and deep emotional connections that bind participants for a lifetime. This creates the “band of brothers” phenomenon that emerges among soldiers who have faced combat together. In this institutionalized form, however, such rituals draw together young males from different clans and actively induce these binding psychological effects—thereby forging enduring interpersonal bonds in each new generation.8
Though rites of terror have evolved independently in small-scale societies all over the world, Ilahita had a particularly intense package, with five initiation levels. The sequence began at around age five. After being taken from their mothers, boys were introduced to the high-pageantry world of all-male rites by having stinging nettles rubbed on their scrota. They were then warned never to reveal anything about these special rituals to women, under pain of death. At around age nine, their second initiation culminated in the slashing of their penises with a bamboo razor. During adolescence, initiates were isolated in a secret village for months and prohibited from eating several desirable foods. In the most senior rites, initiates had to hunt down and kill men from enemy communities in order to “feed” the Tambaran gods. These emotionally intense rites further galvanized the bonds holding Ilahita’s clans and hamlets together.10
This social and ritual system was infused with a powerful set of supernatural beliefs. Unlike their ancestor gods, who presided narrowly over particular clans, the Tambaran gods governed the entire community—they were village-level gods. Villagers believed that their community’s prosperity and prestige derived from the proper performance of the Tambaran rituals, because those rituals satisfied the Tambaran gods, who, in return, blessed their community with harmony, security, and success. When village amity waned, the elders assumed that people hadn’t been diligently performing the rituals properly and would call for supplemental rites to better satiate the gods. Although the elders had the causality wrong, performing additional rituals still would have had the desired psychological effect—mending and solidifying social harmony. By Tuzin’s account, this was indeed what happened when such special rituals were performed.
The Tambaran gods also fostered greater harmony through their perceived willingness to punish villagers. Unlike the broad-based punishing powers of the powerful and moralizing gods found in today’s world religions, the Tambaran gods were only believed to punish people for inadequate ritual performances. This supernatural punishment, however, would have helped guarantee that villagers conscientiously attended to the rituals, which is crucial since the rituals were doing important social-psychological work in bonding the community.
The Tambaran gods’ supernatural punishment may have also suppressed sorcery accusations and their associated cycles of violence. In New Guinea, as in many societies, people don’t see most deaths as accidental. Deaths that WEIRD people would consider as due to “natural causes” (e.g., infections or snakebites) are often perceived as caused by sorcery—i.e., murder by magic. An unexpected death, especially of someone in their prime, often provoked sorcery accusations, and sometimes led to revenge-driven slugfests between clans that could persist over years or even generations. After the Tambaran arrived in Ilahita, many of the deaths that villagers would have previously perceived as sorcery-induced were instead attributed to the anger of the Tambaran gods, who were believed to strike people down for failing in their ritual obligations. This possibility reoriented people’s suspicions away from their fellow villagers and toward the gods. These new supernatural beliefs thus short-circuited one of the prime fuses that would have otherwise led to community disintegration.11
Overall, the Tambaran was a complex institution that integrated new organizational norms (ritual groups), routine practices (e.g., raising pigs), potent initiation rites, and beliefs about supernatural punishment in a manner that restructured social life. These cultural elements tapped into several aspects of innate human psychology in ways that strengthened and sustained the emotional bonds among Ilahita’s clans. This enabled Ilahita to maintain a large community of many clans while other villages fractured and fell apart.
But, where did Ilahita’s Tambaran come from?
Let’s start with where it didn’t come from. Tuzin’s investigation reveals that the Tambaran wasn’t designed by any individual or any group. When Tuzin showed the elders how elegantly the Tambaran partitioned and integrated their community, they were as surprised as he was. They’d followed simple prohibitions, prescriptions, and rules of thumb about people’s roles, responsibilities, and obligations that created the system without anyone having a global understanding of how it all fit together. As in nearly all societies, individuals don’t consciously design the most important elements of their institutions and certainly don’t understand how or why they work.12
Instead, the Tambaran evolved over generations, morphing into diverse forms as it diffused across the Sepik. Ilahita just happened to end up with the best working version. Here’s the story that Tuzin pieced together:
In the mid-19th century, a Sepik tribe called the Abelam began aggressively expanding, seizing territory, and sending families and clans fleeing from their villages. Because they were more militarily successful than other groups, it was widely assumed that the Abelam had developed some new rituals that had permitted them to tap into powerful supernatural forces. Around 1870, Ilahita’s elders learned about the Tambaran from some of these refugees. It was decided that Ilahita’s best chance to withstand the coming onslaught from the Abelam was to copy the Tambaran from them—to fight fire with fire. Piecing together the refugees’ descriptions of the Tambaran, Ilahita assembled its own version.
Crucially, while Ilahita’s Tambaran did end up resembling that of the Abelam, a number of consequential “copying errors” were inadvertently introduced during the reconstruction. There were three key errors. First, Ilahita “misfit” the ritual group organization to their clan structures, accidentally producing a greater degree of crosscutting and integration. The Ilahita system, for example, put brothers in different ritual groups and partitioned clans. The Abelam version, by contrast, left brothers together and clans fully encompassed within single ritual groups. Second, a mis- understanding created bigger, more powerful Tambaran gods. The Tambaran gods have specific names. Among the Abelam, they are the names of their clans’ ancestor gods—so their Tambaran gods are just an ensemble of their ancestor gods. In Ilahita, the clans each already had their own ancestor gods. Not recognizing the divine Abelam names, Ilahita’s elders superimposed the Tambaran gods over their own clan gods, effectively creating village-level gods where none had previously existed. Although it might seem odd to measure the size of a god, this copying error swelled the Tambaran gods by a factor of 39—instead of sitting at the apex of only one clan, these gods ascended to preside over 39 clans. Finally, Ilahita’s elders simply appended the Abelam’s four initiation rites to their own single Arapesh rite, giving them five initiation levels. By pushing up the age at which senior men passed out of the Tambaran system, this change effectively made the most powerful elders a decade older, and hopefully wiser, than among the Abelam.13
With this retrofit of the Tambaran, Ilahita halted the relentless advance of the Abelam and expanded its own territory. Ilahita swelled further over the subsequent decades as refugees from other villages flooded in. Despite their lack of kinship or marital ties to Ilahita’s clans, immigrants were woven into the community through the Tambaran ritual system.
Межгрупповая конкуренция заставляет слабые социальные группы копировать поведение более успешных и процветающих, перенимая их традиции, обряды и верования в богов. Подобно естественному отбору, копирование сложных культурных систем с изменениями (мутациями) иногда приводит к вариантам более успешным, чем оригинал. Увеличение количества совместно действующих людей порождает более сильное сообщество, что стало особо важным после очередного потепления климата 20 тыс. лет назад, сделавшего сельское хозяйство намного более жизнеспособным. Сельское хозяйство, в том числе животноводство, требует более крупных и сложных обществ, требующих защиты земли и стад.
Первыми из этих более крупных обществ были кланы — объединение нескольких семей — групп людей, питающихся совместно и спящих «под одной крышей» (если крыша или что-то подобное актуальна в этом месте и времени).
Откуда взялся клан?
Представим, что некоторый взрослый мужчина, решил заняться типичным мужским делом и организовать набег на соседнее (недружественное) племя. Скажем украсть скот. Или девушку. Для успешности предприятия ему нужно 10 человек. Ну или хотя бы 9. Он возмёт двух своих сыновей. Плюс брата. И двух его сыновей. Плюс брата жены и двух его сыновей. Вроде 9 набрали. Но дело опасно, поэтому нелишним будет вопрос — насколько можно им доверять? Особенно брату жены? Насколько их интересы соответствуют интересам инициатора набега? Какого юношу жальче потерять? Как сплотить этот небольшой отряд общим интересом? Через расширение понятия кровного родства. Мы все потомки одного предка. У нас есть общий дед. Или прадед. Или наши прадеды были братьями — мы это точно знаем. Поэтому у нас общая кровь и общий интерес — мы или все вместе выживем, или все вместе умрем.
Тогда вся молодежь этого отряда будет звать друг друга братьями, взрослых мужчин — отцами, а девушек — сестрами. А на сестрах не женятся — это инцест.
Заметим, что в современных европейских языках есть отдельные слова описывающие такой тип семейных связей — кузины/кузены, а в русском и многих азиатских языках — нет. Есть брат/сестра с дополнительным пояснением (двоюродный брат).
Ещё заметим, что организатору набега в примере выше теперь придется брать ещё троих бойцов из семьи двоюродного брата, потому что брата жены с сыновьями уже не будет — они живут далеко, в другом клане (возможно дружественном) со своими собственными интересами.
Сотрудничество и сплоченность семей внутри клана увеличивает его силу и влияние. Чтобы установить четкие линии власти внутри клана и смягчить потенциальные источники конфликта между семьями важно четко понимать кто чей потомок. Проще это делать, если отслеживать своих предков только по одному родителю. Патрилинейная (по отцу) приживалась лучше.
Некоторые из наиболее распространенных норм патрилинейных кланов:
- наследование через отца
- корпоративная ответственность (требовать возмещение ущерба можно с любого члена клана, нанесшего ущерб).
- табу на инцест внутри клана
- брак по договоренности
- общие ритуалы и боги.
Далее Хенрик применяет теорию эволюции для исследования более сложных социальных образований, объединяющие все больше людей, вплоть до современных государств и империй. Это большая и сложная тема — желающие могут прочитать книгу или задать вопросы в комментах.
Однако важнее понять особенности базового конструкта, непосредственно влияющего на психику индивидуума — семью.
СТРАННЫЕ семьи
Есть существенные отличия современной семьи в Европе и Северной Америке от системы родства традиционных обществ (сохраняющееся до сих пор во многих концах планеты):
- двустороннее происхождение (от обоих родителей)
- мало или совсем нет браков между кузенами (около 0,2% в США, но более 50% в некоторых странах Африки или Ближнего Востока!)
- моногамный брак
- нуклеарные семьи (муж-жена без родителей и братьев)
- неолокальная резиденция (новые пары создают отдельное домашнее хозяйство)
Ранее племена в Европе жили примерно так же, как и все:
- Большие семьи (старики плюс несколько сыновей с женами и множеством детей).
- Патриархат в разных его проявлениях. Происхождение считалось по отцу.
- Семья или община, а не отдельные лица, владели землей. Ее нельзя было продать без согласия всех родственников.
- Юридические права и социальное место определялись общиной (кланом).
- Община или клан обеспечивали безопасность своих членов и «страховали» от непредвиденных событий.
- Браки по договоренности между родителями брачующихся были обычным явлением, наряду с приданым или выкупом за невесту.
- «Полигамный брак был обычным явлением для мужчин с высоким статусом».
Какова причина этих изменений? Следствие ли это современного городского образа жизни или же напротив — причина и драйвер изменений?
Католическая церковь разрушает традиционную семью
Ближе к закату Римской империи, почти 2000 лет назад, у Католической церкви было множество конкурентов, от старых римских мультитеистических религий до различных культов и христианских сект. Сегодня христианство является самой успешной религией в мире, верующие составляют 30% населения мира. И большинство из них являются последователями вероисповеданий, происходящих от католической церкви.
Все религии навязывают ряд якобы одобренных богом форм брака. Считалось, что эти ограничения отражают волю бога, которому небезразлична сексуальная жизнь его подопечных. Например в Исламе можно жениться на дочерях брата своего отца и иметь нескольких жен. Зороастризм разрешал браки между братом и сестрой.
Католическая церковь активно включилась в установлении той формы брака, которая будет «наиболее благоприятна богу» и выгодна церкви. Этот процесс протекал хаотически и ситуативно, в рамках политической борьбы между вождями и королями раннего Средневековья. Однако сегодня мы можем выстроить представление того, что получилось, и что Хенрик назвал Программой Брака и Семьи (Marriage and Family Program — MFP). С помощью убеждений, ритуалов, мягкого давления и явного принуждения (угроза отлучения делала невыносимыми как загробную, так и настоящую жизнь) Церковь методично навязывала свои правила. Это создало мощный кумулятивный эффект, и всего за несколько веков Церковь добились беспрекословного исполнения своих установок, полностью взяв под свой контроль регистрацию брака и рождение детей.
Родственные структуры поддерживаются такими традициями, как полигиния (многоженство), усыновление и повторный брак, и в какой-то степени гарантируют, что каждое поколение вырастит должное количество новых членов рода, несмотря на окружающие опасности и невзгоды. В условиях высокой смертности Средневековья очень важно, чтобы дети получили дополнительную поддержку в случае смерти отца или матери. Многие традиционные общества позволяли и даже требовали, чтобы оставшийся в живых супруг брал в жены (мужья) сестру/брата умершей/го, чтобы собственность оставалась в семье, а дети имели достаточно ресурсов для взросления. Католическая церковь запретила эти практики, наряду с многоженством. Род мог пресечься по любой случайности. Однако в рамках концепции загробной жизни это было неважно. Церковь заняла место рода.
Кроме того, Церковь убеждала людей в том, что они могут купить себе путь на небеса за счет благотворительности и пожертвований, разумеется, при посредничестве Церкви. Богатые люди могли грешить всю жизнь, но совершить всего один благотворительный поступок, чтобы искупить свою вину перед богом. В результате собственность (прежде всего на землю) уходила от семьи и приходила к Церкви, которая постепенно собрала огромные богатства. Растущее богатство позволило Церкви завоевывать ещё больше сторонников и лучше обеспечить соблюдение всё более строгих правил MFP, получая еще больше богатств.
Таким образом, за несколько столетий политика MFP привела к разрушению традиционных родовых структур. Но Церковь сделала это не одна, а в содружестве с империей Каролингов, которая при императоре Карле Великом расширилась на большую часть Западной Европы и поддержала MFP Церкви, что привело к новым социальным практикам на значительных территориях западной Европы:
- Моногамные нуклеарные семьи, проживающие неолокально.
- Более поздний брак.
- Многие женщины никогда не выходят замуж (вместо этого уходят в монастырь).
- Меньшие семьи и более низкая рождаемость.
- Появилось новое явление — независимая трудовая деятельность до брака.
Европа и Азия
Влияние империи Каролингов, её наследников и Католической церкви распространялось постепенно. Хенрик приводит данные, что продолжительность воздействия политики MFP в конкретном регионе коррелирует с распространенностью двоюродных браков. И чем больше браков между двоюродными братьями и сестрами в регионе, тем меньше там доверия к независимым организациям и незнакомцам. Заметны и иные атрибуты, такие как использование наличных денег в качестве средства сбережения вместо финансовых активов и большее количество кредитов от семьи и друзей, чем от банков. Высокий уровень двоюродных браков также положительно коррелирует с более высокой коррупцией и активностью мафии.
Хенрик проверяет эти эффекты на современных иммигрантах в Европе: «Люди, мигрировавшие из стран, которые дольше находились под властью Католической церкви, оказались более индивидуалистически-независимыми, менее конформистски-послушными, более склонны к безличному доверию и справедливости».
Несмотря на то, что ни одно из описанных психических изменений не осуществлялось по заранее намеченному плану, некоторые из них по стечению обстоятельств привели к более успешным и процветающим сообществам. В результате такие сообщества смогли привлечь новых членов и стать примером для подражания. Именно так работает культурная эволюция — социальные практики проверяются путем проб и ошибок, а лучшие из них распространяются путем копирования.
Изучая психические особенности населения Индии и Китая, Хенрик подтверждает «идею о том, что сильные родственные связи порождают предсказуемые закономерности», аналогичные наблюдаемым в Европе. В Индии и Китае наблюдаемые отличия произошли из-за экологических особенностей, позволивших развивать «интенсивное сельское хозяйство, которое, в свою очередь, подпитывало культурную эволюцию высоко кооперативных и прочных родственных институтов».
Здесь имеется в виду, что рисовые чеки способны прокормить практически неограниченное количество людей: больше рабочих рук -> больше вкладывается труда -> выше урожай (пока не случится катастрофа). В Европе было не так — никакой способ обработки земли (до 20-го века) не приводил к существенному увеличению урожая, поэтому младшие братья были вынуждены уходить из родных деревень.
На протяжении тысячелетий Китай был обществом, ориентированным на родственные структуры. Только с появлением Китайской Народной Республики в 1949 году начались реформы, сравнимые с MFP. Коммунисты в свойственной им технике «большого рывка» за несколько десятилетий провели реформы семейных отношений, которые католическая Церковь насаждала 1000 лет. Коммунистическая Партия Китая «положила конец полигамии, бракам по договоренности, сожительствам, обручениям детей, принудительным повторным бракам вдов, бракам двоюродных братьев и сестер, изжила брачный платеж (например, приданое)», вместе со многими иными модернизациями. К концу 20-го века это дало определенный эффект, влияние которого ещё предстоит изучить.
Не только Китай, но и иные общества в Азии в последние 100 лет копировали или адаптировали в свою культуру западные практики, создавая новые варианты необычных психических состояний человеческого мышления.
Результаты
Политика MFP привела к тому, что люди отдалялись от семьи и формировали новые типы сообществ — город, гильдия, орден, монастырь, университет (в конечном счете это привело к появлению НКО, АО и прочих ООО), а также к привычке общения с незнакомцами, что позволило поднять торговлю на невиданный ранее уровень.
Функционирование новых, относительно открытых сообществ, приводило к изменению психики людей, уводя их все дальше от традиционных закрытых родовых сообществ и открывая путь к инновациям. Инновации способствовали прогрессу, а прогресс — богатству. Возник автокаталитический процесс, совершенствующий технологии, наращивающий богатство и меняющий психику человека и его мозг.
В результате страны европейской (Западной) культуры стали доминировать на планете, с переменным успехом навязывая людям иных культур свои безличные институты (такие, как выборные правительства, университеты и страховые компании). Этот процесс называется Глобализацией, чему Хенрик посвятил последнюю главу с говорящим названием Globalization and Its Discontents, которое отсылает нас к Штиглицу и Фрейду, но это уже тема для отдельной статьи.
Upd: В комментах разгорелась дискуссия про «факторы», прежде всего про довольно известные, такие как порох, сталь, колонии и рабство. Очень жаль, что позицию Херника по существу никто не стал обсуждать — факторы это или следствия? Действительно ли именно новая система брачных связей запустила процесс перехода? Почему процесс растянулся так надолго? Изменилась ли психика?
Вот это явление и исследует автор. С его точки зрения автокаталитическая реакция была запущена законами о браке, которые вместе с непрерывной войной и болезнями (и иными факторами — но такое было везде) породили иную психику, которая в свою очередь способствовала перемешиванию населения и распространению и внедрению инноваций.
Оставить комментарий