Добьются ли США апокалипсиса

Мировой кризис должен начаться в ноябре текущего (2010) года.

Когда в конце 1997 года авторы настоящей статьи готовили для президента Российской Федерации первые справки о грядущем российском кризисе, они обратили внимание на некоторую схожесть процессов, происходящих в России и в США. Однако развивать в официальных докладах тему предстоящего мирового финансового кризиса тогда было бессмысленно — в те времена она вызывала только улыбки. Но сегодня она уже достаточно популярна, и ее можно обсудить со всей серьезностью.

К сожалению, сегодня, говоря о мировом хозяйстве, подавляющее большинство источников рассматривает исключительно феномен так называемой новой экономики, причем анализируют его исключительно на эмпирическом уровне. Предпочтение эмпирического подхода понятно: короткая история новой экономики не дает возможности построить для нее адекватные модели, и поэтому сегодня современная наука не может точно определить, подошла ли новая экономика к опасной черте, перешла ли за нее или еще имеет большой запас прочности.

Однако непонятно другое: новая экономика рассматривается изолированно. Хотя вроде логичнее было бы проанализировать взаимодействие новых, информационных, секторов с традиционными, промышленными, и использовать этот анализ для прогноза общеэкономической ситуации.

В этой статье мы попытались проделать именно такую работу — описать взаимодействие новых и старых секторов хозяйства и определить механизм возникновения мирового экономического кризиса, который, по нашему мнению, может начаться уже этой осенью.

Новое и старое

Практически все новые технологические революции, серьезно изменившие мировую экономику, действовали по одной и той же типовой схеме. Суть ее состоит в том, что те отрасли, в которых появлялись принципиально новые продукты, предназначенные для потребительского рынка, дающие значительный рост прибыли, за достаточно короткое время путем тесного взаимодействия со старыми секторами переносили в них свои инновации. В результате образовывался новый целостный технологический уклад, обеспечивающий рост производительности и доходов практически во всей экономике (до следующего прорыва).

Однако самая последняя революция, связанная с развитием информационных технологий, развивалась не так. Заметного воздействия нового информационного сектора на традиционный, в смысле существенного увеличения в нем производительности труда и нормы прибыли, до сих пор не произошло. Мы не имеем в виду механизмы управления или маркетинговые технологии, которые как раз сильно изменились, речь идет именно о промышленных технологиях, а они остались прежними. Главная, на наш взгляд, причина указанного феномена — гигантское различие характерного времени внедрения инноваций в новом и традиционном секторах экономики. Любая попытка перестроить промышленное производство в соответствии с новейшими разработками «информационных технологов» морально устаревает уже на стадии проектирования, поскольку за это время сменяется несколько поколений компьютеров, программных продуктов, существенно видоизменяется информационное поле и т. д. В результате не происходит «материального», технологического «привязывания» информационных и традиционных секторов экономики друг к другу, каждый развивается в своем направлении и разрыв между ними продолжает расти.

Существование этого разрыва на самом деле признано (хотя и до сих пор не до конца осознано) мировой общественностью. Собственно, именно поэтому и произошло разделение экономики на две части: старую, где рост производительности и доходности остался на прежнем уровне, и новую. Заметим, что в ходе предыдущих технологических революций такого противопоставления не было.

Минус товар

Помимо отсутствия необходимого для формирования целостного технологического уклада проникновения новой экономики в старую, первой не удалось в достаточной степени потеснить вторую и в сфере потребления. Основные потребности конкретных людей продолжает удовлетворять именно старая экономика. Более того, значительная часть тех, кто использует продукцию информационных секторов, по большому счету, может отказаться от этого без особого ущерба для себя. Поэтому новая экономика была вынуждена искать для себя иные приложения. Это вызвало два интересных эффекта.

Повышение процентной ставки не смогло сдержать инфляцию в США, но стимулировало дальнейшее снижение рентабельности реального сектора

Первый — основным покупателем услуг новой экономики стала она сама. Начал расти колоссальный виртуальный «мыльный пузырь», объем которого существенно превышал объем той «пуповины», которая связывала его с экономикой старой, реальной.

Вторым эффектом стало то, что основным товаром новой экономики стала продажа новых механизмов продажи продукции старой экономики. Как следствие, основные инвестиции в новую экономику даются под новые маркетинговые технологии на базе Интернета.

Так как текущая стоимость товаров определяется балансом спроса и предложения, ее невозможно существенно изменить за счет посреднических услуг, будь они хоть самыми передовыми. Поэтому почти все компании новой экономики оцениваются исходя из будущей прибыли, часто с учетом монополистической составляющей. Такая модель определения их стоимости выбрана и поддерживается на основании всеобщего консенсуса. Это связано с тем, что поскольку сети продаж компаний в общем развиваются, а будущая прибыль зависит от их роста экспоненциально, то все инвесторы могут фиксировать сверхприбыль. Именно эта модель стала базой для колоссального роста новой экономики.

Таким образом, и чисто экономические механизмы новой экономики оказываются отличными от тех, которые действуют в старой, что и позволяет ей обеспечивать нормы прибыли на порядок большие и по сравнению со старыми структурами, и по сравнению с тем, что соответствовало состоянию новой экономики по существу.

Однако подобная ситуация подтачивает саму новую экономику, поскольку слишком похожа на финансовую пирамиду, устойчивость которой во многом зависит от сугубо психологических причин. Для нейтрализации возможных «психологических сбоев» было даже профинансировано создание нового «направления» в экономике, доказывающего, что развитые страны вышли на бескризисный путь развития.

Именно феномен диспропорции между новыми информационными и традиционными секторами экономики мы считаем основной причиной возможного кризиса мировой экономики.

Цикл давно уже завершился

Существует еще один фактор, который необходимо учесть при анализе сегодняшней ситуации. Экономическое развитие по природе своей циклично — подъем всегда сменяется спадом. Теоретически фаза спада американской экономики должна была начаться еще в 50е годы, но после того, как доллар стал мировой валютой, кризис удавалось оттянуть путем расширения долларовой зоны.

Крушение мировой социалистической системы и захват США и их союзниками тех рынков, которые раньше контролировал СССР, растянули фазу роста экономики США еще на несколько лет. Однако этот резерв исчерпал себя довольно быстро, и в начале 90х были все основания ожидать кризиса. Но своевременный расцвет новой экономики, которая оттянула на себя избыток финансовых ресурсов, позволил повторить феномен 20х годов — быстрый рост практически без инфляции и отложить стадию перегрева еще примерно на десять лет. Однако и это время уже кончилось.

Пусковой механизм кризиса

Быстрый рост новой экономики к середине 90х годов привел к тому, что существенно увеличились доходные ожидания как частных лиц (домохозяйств), так и финансовых институтов. Как следствие, существенно выросла реальная стоимость кредита для промышленности. В результате она стала переходить на все более и более экономичные режимы деятельности, скорость ее развития за счет собственных ресурсов существенно замедлилась.

В марте-апреле 2000 года уровень инфляции сравнялся с уровнем нормальной рентабельности промышленного производства

Выросли издержки. Труднее стало привлекать квалифицированных молодых специалистов, поскольку они устремились в финансово более привлекательные секторы новой экономики. Особенно сильно это стало проявляться в тех странах, где новая экономика развивалась наиболее активно.

Поскольку основным критерием работы менеджеров в США уже довольно давно является курс акций руководимых ими предприятий, они эти проблемы до поры до времени успешно «прятали» в балансах (чему российского читателя учить не нужно).

Рентабельность промышленности во всем мире падала все сильнее, что привело к существенному росту минимального объема производства, обеспечивающего получение прибыли. Доля собственных средств по отношению к заемным у предприятий непрерывно уменьшалась. С целью экономии имеющихся ресурсов началась волна слияний компаний, близких по сферам деятельности; практически на всех рынках создавались международные монополистические концерны. Этот процесс еще более усугублялся внедрением маркетинговых технологий, пришедших из новой экономики.

Постоянное и неуклонное снижение рентабельности старой, реальной экономики, и прежде всего промышленности, на наш взгляд, является пусковым механизмом будущего глобального экономического кризиса.

Влияние азиатского кризиса

Отдельно необходимо остановиться на обвале фондового рынка в Юго-Восточной Азии осенью 1997 года и на других региональных кризисах. Как уже отмечалось, практически во всех развитых странах мира промышленность становилась все менее рентабельной. Как следствие, устойчивость всех рынков, имеющих доходность ниже, чем на фондовом рынке США, подрывалась, и в некоторый момент наименее устойчивые из них, прежде всего фондовые, «посыпались».

Фактически эти рынки играли роль предохранительного клапана для американской экономики, и с их кризисом единственной возможностью отсрочить кризис собственно в США стали внеэкономические механизмы (типа агрессии в Югославии). Однако уже после Югославии между кризисом мировой экономики и кризисом американской можно ставить знак равенства.

Признаки надвигающегося краха

Колоссальный рост «мыльного пузыря» виртуальной экономики не мог не вызвать ускоренного (по сравнению с ростом промышленности) увеличения потребления. Длительный период роста и успех новой экономики спровоцировал уменьшение доли накоплений у граждан США, которые стали больше тратить, при этом существенно увеличив свои долговые обязательства.

С учетом роста кредитных ставок это неминуемо должно было инициировать инфляционные процессы. Их первые признаки проявились еще в 1998 году, когда впервые за многие десятилетия США закрыли свой бюджет с профицитом. Но на рыночных ценах эти процессы долго не отражались в связи с грамотной и компетентной политикой, проводимой Федеральной резервной системой. Однако к концу 1999 года она уже не смогла сдерживать инфляцию. Критическая точка была достигнута в марте-апреле 2000 года. В этот момент уровень инфляции в США, пересчитанный на год, достиг уровня нормальной рентабельности промышленного производства. Началось вытеснение американских товаров с национального рынка, быстрый рост импорта. Попытки ФРС побороть инфляцию через повышение учетной ставки еще сильнее подрывали финансовое положение промышленности.

Принципиальное ухудшение состояния промышленности свидетельствовало об одном — никаких объективных факторов, допускающих рост индекса Доу-Джонса, нет. Индекс, который стабильно рос на протяжении многих лет, с начала 2000 года действительно замер в диапазоне от 10 до 11 тысяч. Инвестиционная доходность фондового рынка резко снизилась, однако одновременно усилилась спекулятивная активность его профессиональных участников, что привело к увеличению амплитуды и частоты его колебаний. С этого момента величина очередного падения стала зависеть от сочетания различного количества все более мелких и случайных факторов, в то же время колебания фондового индекса стали важнейшим признаком того, насколько близки США к началу коллапса.

Сроки кризиса

Итак, начиная с апреля 2000 года, вероятность кризиса существенно выросла. Попробуем сделать более точный прогноз.

Ключевым моментом являются президентские выборы в США, которые состоятся в начале ноября: именно они определяют два возможных сценария. Первый реализуется в том случае, если американская финансовая олигархия контролирует обе основные партии. В этом случае до выборов ничего не произойдет, а сразу после них объективная информация о реальном состоянии дел, которая неминуемо появится в СМИ в начале ноября, когда начнется публикация балансов по итогам двух кварталов финансового года, должна вызвать активный сброс акций промышленных предприятий.

Отметим, что местные олигархи к кризису готовятся. Осенью 1999 года в США был отменен закон, запрещающий совмещать любые два из трех видов деятельности: страховую, банковскую и фондовую. Этот закон был принят еще по итогам кризиса 1929 года, для того чтобы защитить интересы рядовых вкладчиков и запретить бесконтрольные спекуляции чужими деньгами. Отмена этого закона позволит владельцам и менеджерам финансовых институтов сохранить личные капиталы после начала кризиса (примерно так, как это произошло осенью 1998 года в России).

Второй сценарий реализуется в том случае, если руководство Республиканской партии в США относительно независимо. Тогда оно может пойти на ускорение кризиса, во-первых, для гарантированной победы на выборах, во-вторых, чтобы первые и самые непопулярные меры после того, когда кризис разразится, принимала еще администрация Клинтона. На этот вариант указывает последнее заявление руководителя ФРС США Алана Гринспена о наступлении кризиса в ближайшие несколько недель (а точнее — в двадцатых числах августа).

Последствия кризиса

Резкое обрушение фондового рынка приведет к потере активов общей стоимостью порядка 10 трлн долларов (апрельский кризис NASDAQ «стоил» порядка 2 трлн). Это резко усилит инфляционные процессы, что приведет к возврату в США долларов, накопленных за их пределами.

Произойдет массовое банкротство финансовых институтов, значительную часть активов которых составляют ценные бумаги инвестиционных фондов, страховых компаний, венчурных и пенсионных фондов.

Те свободные средства, которые инвесторы смогут вывести из наиболее пострадавших секторов экономики (речь идет о триллионах долларов), будут вкладываться в любые доступные долгосрочные активы. Это вызовет резкий рост стоимости золота, других драгоценных металлов и изделий из них, недвижимости и других «вечных» ценностей.

У большинства банков ценные бумаги не составляют существенную часть активов, но именно они используются для управления ликвидностью. Кроме того, значительное количество ссудной задолженности гарантировано пакетами ценных бумаг, принадлежащих заемщикам.

Банкротства одних и серьезные трудности других финансовых институтов существенно подорвут американскую и мировую экономику.

По самым предварительным оценкам авторов, можно ожидать, что среднее потребление в мире упадет в 1,53 раза, что потребует существенной структурной перестройки мировой промышленности и международного разделения труда и приведет к многолетней стагнации мировой экономики.

Органы управления международных корпораций будут не в состоянии адекватно отражать быстро меняющуюся кризисную конъюнктуру. Как следствие, они начнут закрывать производства, что вызовет серьезный протест национальных властей, не заинтересованных в увеличении безработных в условиях свертывания социальных программ. Это неминуемо приведет к развалу системы ВТО и воссозданию традиционных механизмов защиты национальных рынков. Этот процесс будет стимулироваться также тем, что доллар США быстро утратит свою функцию международной валюты, а евро не успеет быстро занять его нишу.

Для поддержки национальной промышленности, страдающей от нехватки кредитов в условия острого кризиса мировых финансовых институтов, многие страны мира перейдут к бюджетному кредитованию отечественных предприятий. Это будет подстегивать инфляцию, но зато увеличит конкурентоспособность национальных предприятий на мировых рынках.

По нашему мнению, именно взаимодействие механизмов защиты национальных рынков и будет определять развитие мировой экономики в первые послекризисные годы.

Очень серьезные изменения внесет кризис в расстановку сил на мировой экономической арене. Ослабление американской экономики (усиленное мощными социальными волнениями) приведет к тому, что пострадают регионы, существенную часть своих доходов получающие от продаж в США. В первую очередь это Япония, Китай и Юго-Восточная Азия.

Фондовый рынок находится во власти спекулянтов. Когда их нервы сдадут, ничто не удержит хозяйство США, а вместе с ним и все мировое хозяйства от кризиса, подобного кризису 1929 года

Серьезная стагнация ожидает и Европу, которая при этом — за счет экспансии евро — обеспечит себе мощный инвестиционный потенциал. Частично он будет направлен в Латинскую Америку.

Отметим, что после разрушения системы ВТО и восстановления протекционистских механизмов ситуация в мировой экономике будет очень напоминать картину начала 30х годов. Незначительное количество очень крупных международных концернов-монополистов, мультивалютность, большое количество безработных, рост социальной напряженности, инфляция и застой — все эти явления будут определять картину мировой экономики в начале нового века.

Послекризисная ситуация в России будет разительно отличаться от общемировой. Крушение мировых фондовых рынков для нас представляется достаточно абстрактным событием, единственная проблема — потеря сбережений населения (впрочем, уже далеко не первая).

Главное отличие российской ситуации в другом. Свободный капитал общим объемом не менее триллиона долларов будет лихорадочно искать, куда можно вложиться. При этом потенциальные инвесторы будут готовы идти на очень существенные (но фиксированные) потери, поскольку найти активы, стоимость которых сравнима с триллионом долларов, не так-то просто.

Авторам удалось найти только одну такую ценность — недра Российской Федерации. При этом в условиях резкого падения спроса на ресурсы, никого не будет интересовать их непосредственная разработка. Речь идет о покупке долгосрочных прав (тридцать-пятьдесят лет) на будущее их освоение.

Еще один фактор инвестиционной привлекательности России связан с тем, что в быстро меняющихся кризисных условиях предприятиям понадобится высокая гибкость в работе с персоналом. В результате многие крупные промышленные концерны начнут прямые инвестиции в страны с более мягким трудовым законодательством, имеющим в то же время достаточно квалифицированное и образованное население. Этим условиям удовлетворяют ряд стран Латинской Америки и Россия (но не Индия и не Китай).

К сожалению, использование всех этих потенциальных возможностей требует тщательной и серьезной работы, которая пока даже не начиналась. С учетом временного фактора ее можно провести только с участием крупного зарубежного партнера. Исторические традиции развития российского бизнеса, отношения России с западными странами в последние десятилетия, объем финансовых вложений однозначно указывают, что таким партнером должна стать Германия.

Что касается дальнейшей защиты интересов инвесторов, то надо учесть, что гарантами сохранения их капиталов не могут выступать частные лица с сомнительной репутацией, как бы они ни были близки к власти. Сама же государственная власть сможет удовлетворить инвесторов только в том случае, если ее представители будут работать в соответствии с законами, а не по указке своих неофициальных покровителей. Можно предположить, что начиная с осени 2000 года на российскую власть будет оказываться мощнейшее международное давление, требующее проведения принципиальной антикоррупционной кампании.